Первый День Службы - [53]

— Понимаешь, я не такая, — говорила Валентина, краснея, — я не могу, как Юлька. Я теряюсь, стесняюсь!… Мне всегда кажется что я делаю что-то не так, что-то во мне не так, что-то вокруг меня не так, что-то надето на меня не так, тут жмет, там тянет… Юлька уверена в себе, уверена в своей красоте… она на себя грязный мешок вместо юбки нацепит, морду кирпичом сделает, и пойдет по городу бедрами узоры выписывать. А, не дай бог, кто-нибудь шуточку отпустит, таким матом обложит!

Эти ее слова обезоруживали. Витька вновь почувствовал себя сильным, стал убеждать Валентину, что не сама по себе красота, в принципе, главное, и это было правда. Розанова не намного уступала в ней Поповой. Главное, уметь любить себя, ценить себя, уметь находить и выделять в себе достоинства, развивать их. Тогда и другие будут тебя любить и ценить!

За несколько вечеров дружбы с Валентиной, после этого, Витька почти сумел убедить ее в собственной красоте. В том, что при соответствующем навыке, (что, само по себе, дело наживное) Валька сможет выглядеть очень даже привлекательно и лакомо.

Успех сорвала Юлечка. Зиленков, отдохнув отпущенную ему неделю, уехал химичить (впрочем, он потом часто появлялся на побывки). Как-то вечером, шатаясь по городу, Шпала напоролся на неизменно веселую и очаровательную Юлечку. Подруга подруги выразила к его персоне необычайный интерес. Возможно, это было чисто спортивное, тренированное кокетство, но, когда Витька, приободренный таким вниманием, поправ дружеские принципы, стал действовать по-мужски, кокетство ее переросло в желание.

Женское начало лежало в Юльке неглубоко, и имело власть над всем остальным. Тело же, как оконная занавеска порыву ветра, подчинялось малейшему порыву желания. Юлечка вдруг передумала ехать домой, разом забыла все свои срочные неотложные дела и предложила Шпале на дружеских началах развеять ее тоску. Рассказать о Коле Зиленкове. Ведь они вместе росли, Витька знает ее Колю с детского садика. А она, теперь, когда он уехал, места себе не находит. Этот Колька ведь такой оболтус, того и гляди, чего-нибудь натворит там на химии, и его опять закроют! Мало ли случаев? Как-то так само собой получилось, что в качестве допинга к разговору они использовали прогулку.

Доверительная беседа выдалась долгой. Чересчур долгой и чересчур доверительной. На город опускались сумерки, явственней после дневной пыли и сутолоки проступали запахи цветов. Шпала неким внутренним органом чуял, что Юлечкины беспокойства не от души — от плоти! И в плоти этой Коля Зиленков лишь абстрактный индивидуум, на который перенесены все воображаемые, жаждаемые удовольствия. Он начал втихаря переводить разговор на другое, запихивать Юлечку в глухие, кривые переулки и там, под видом обходительности, беспощадно лапать. Что значит иметь дело с яркой женщиной! Инстинкт опережает привыкший во всем сомневаться разум, и действует, оказывается, совершенно безошибочно! Руки сами лезут, куда надо (а вернее, куда не надо), в то время, когда язык несет всякую чушь. Но самое поразительное, это то, что ее тело так же безошибочно предвидит эти поползновения и принимает наиболее благоприятную позу. В исходе сомнения быть не могло, но не дай бог констатировать этот факт. Юлечка Попова, оказывается, тоже не плыла безучастно по течению: как бы невзначай они оказались у здания суда.

В сгустившихся сумерках был виден лишь силуэт фасада, нависший, словно раскрытая пасть дракона. Величественная архитектура подчеркивала грозность и таинственность учреждения.

— Хочешь, войдем! — предложила Юлька.

Поскребшись где-то под дверным косяком, она извлекла небольшую связку ключей, открыла двери. Дракон спал, они, крадучись, вошли и принялись путешествовать по его внутренностям. Свет отважный Витькин проводник не зажигал, и двигались, в основном, на ощупь: Юлька впереди, Шпала — сзади, держась за кончик ее юбки. У нее были ключи не от всех комнат, но Юлечка показала Витьке их секретарский кабинетик, где столы наползали друг на друга, на шкафах громоздились кипы бумаг под потолок. Цветы в разноколиберных горшках и банках занимали весь подоконник, солидную часть стен и даже потолок. На каждом столе властвовала пишущая машинка, кроме нее неизбежная куча папок. На одном, том, что ближе к двери, кроме всего прочего, электрический чайник и несколько фарфоровых чашечек. Здесь было по-домашнему уютно и по-особому неуловимо женственно, не поверишь, что находишься в мозге дракона, в центре его памяти, а в папках, наваленных там и сям, дела грешных человеческих душ. Далее они обследовали небольшой коридорчик с двумя стальными сейфами, тремя дверьми судейских кабинетов, туалетом и курилкой. Знакомство шло по эмоциональной восходящей, и вот путешественники достигли самого рокового места — комнаты, где судьи выносят приговор. Вернее было бы сказать, должны его выносить, потому что реально, по словам той же Поповой, в 99 и 99 сотых случаев из 100 приговор известен заранее. Здесь Юлька включила настольную лампу.

Небольшая, почти кубическая, темная, как камера смертников, без окон, комнатушка предстала перед Витькиным взором. Три стола полукругом, почему-то ни одного стула (видимо, их приносят лишь накануне), на одном из столов телефон и ничего сверх того. Да еще приземистая, целиком металлическая, с гибкой гадючьей шеей, настольная лампа. Точно такие же стоят в кабинетах, где проводятся допросы, их прожекторами направляют в лицо допрашиваемому, это мешает думать и выдает малейший стрессовый всплеск. Сейчас лампа опустила свое наглое рыло, поникла, охватывает своим светом лишь часть столов, да кое-где пол и низ стен. Стены голые, покрытые мрачными невыразительными обоями. Из углов, там, где свет не доходит, из половых щелей, полумрака потолка, казалось, смотрят на Шпалу и вопиют о сочувствии тени обреченных здесь на муки. Концентрация их такова, что, кажется, подними руку и она увязнет, как в набитом в часы пик рейсовом автобусе. Нетерпеливая Юлечка гасит свет, сплошная темнота, хоть глаз коли, слышно, как открывается дверь и ее рука тянет Витьку за собой. Это не та дверь, другая. Оказывается, Шпала ее даже не заметил, потому что она, так же, как стены, оклеена обоями. Они очутились в ужасно тесном даже на ощупь коридоре. Витька сгорбился, собрал плечи, втянул голову. Такое ощущение, что вот сейчас в темноте, наступишь на швабру и она ручкой стукнет тебя по лбу, или ударишься о подвешенное ведро.