Первый День Службы - [52]

Поселок Южный славился танцами, молодежь сюда стекалась со всей округи. Танцы под ансамбль, а не под пластинку были только здесь да в городе. Но в городе танцплощадку постоянно опекали менты и вообще деятели культуры, так что не сыграешь, что хочешь, как хочешь, не повеселишься. К тому же танцы платные. Другое дело Южный, поселок, но недалеко от города. Вместительный клуб — бывшые барские хоромы. Ансамбль — самоучки. Репертуар никто не проверяет и не утверждает. Вход бесплатный. Самогон — по рублю бутылка, вход с торца (но только для своих, знакомых!). Пьяных никто не забирает. Конфликты разрешаются с помощью кулаков или колов от забора, когда побоище принимает массовый характер. Словом, для молодежи здесь полнейшее раздолье. Потому в поселок съезжалась публика попроще и из города и из его окрестностей. А танцплощадка в городе для публики покультурней, поспокойнее. Морду там не набьют, но и не повеселишься, как хочешь.

Почему из кучи парней, шатаюшихся по улицам, и из многих проходящих перед ними уголовников подруги выбрали именно Шпалу с Зилом, останется тайной их сердец. Тяга к романтике, приключениям, особый колорит? Или, решив посвятить свою жизнь работе в правоохранительных органах, они хотели постичь преступный элемент изнутри, узнать, чем он, так сказать, дышит? Девочки были студентками или готовились поступать на заочное или вечернее отделение института на юридический факультет. «Мгновения шприцованы в года» — любил повторять Штирлиц, и был совершенно прав в данном утверждении: секунда удивления, минута смущения, часы все возрастающего вдохновения, дни страсти и годы незабываемых воспоминаний — все слилось воедино, воспринималось потом, как одно целое. Дразнящий зовущий огонь в глазах, шутки с изюминками намеков, танцы, объятия… На Чаву, как на еще не сидевшего, девочки с самого начала упорно не обращали внимания, игнорировали его. Сашка вспылил, откололся и пасся на стороне. Ближе к концу Витька с Валентиной исчезли, пошли в лес целоваться. То же повторилось и на следуюший вечер. На среду подруги пригласили обоих праздновать Юлин день рождения — девятнадцать лет. столько ей уже исполнилось. Предлог был придуман для попойки со всем сюда втекающим и вытекающим. Добротный частный дом в пригороде Икска потонул в поп-музыке. Праздновали во флигеле, куда недавно, прочь от родительской опеки, переселилась Юлечка, однако, дом тоже был пуст и находился в их распоряжении. Родители куда-то ушли или уехали. (Витька с Зилом этим не интересовались).

Судя по благоухающим, до мелочей ухоженным грядочкам, пышному цветнику, хорошо устроенным строениям и двору, родители Юли — трудолюбивые и счастливые люди. Усилительные колонки, раскрыв окна, направили с подоконников во двор. Веселились в узком «семейном» кругу, то есть вчетвером. После первой же рюмочки, то ли мастерски очищенного и приправленного самогона, то ли разбавленного спирта, вся эта уютная усадьба превратилась в рай. Девочки оказались умелыми хозяйками, все приготовленное было очень вкусным. За столом вспоминали со смехом, как ребята ели на скамье подсудимых, процесс и его подноготную, которую подруги знали до тонкостей. Девочки рассказывали также пикантные истории из жизни служителей Фемиды — прокуроров, судей, народных заседателей, секретарш. Оказывается, в личной жизни вершители чужих судеб и сами далеко не всегда бывали безгрешны, скорее наоборот. У Шпалы, например, из всего услышанного сложилось такое впечатление, что, чем выше рангом упомянутые чиновники, тем более систематически и изощренно оные предаются разврату. Грибоедов, еще за сто лет до того, объевшись грибов и воскликнувши: «А судьи кто?», послушав их рассказ, наконец-то смог бы получить на свой вопрос исчерпывающий ответ. Присутствовало в описываемых подвигах все: мужеложество, лесбиянство, кровосмешение, растление малолетних, групповой секс, так что простая супружеская измена в этом букете выглядела просто невинной шалостью и считалась делом необходимым, как у интеллегенции прошлого века, скажем, поход в театр. Девочкам было на кого равняться. Правда, всевозможным этим безобразным оргиям означенные душегубы предавались лишь в своем узком, строго определенном кругу, где вращались только верхи милиции, КГБ, ОБХСС, КПСС и некоторые крупные воротилы подпольного бизнеса. Все они были повязаны многими общими преступлениями, перед которыми проделки Шпалы и Зила выглядели бледно, прикрыты от посторонних глаз круговой порукой и неким обетом молчания, так что разглашение рассматривалось здесь как самое мерзкое преступление. Прочих же для них не существовало.

На вопрос, откуда девочки все это знают, подружки уклонились от прямого ответа. Намекнули, что знакомы кое с кем туда вхожим, иначе кто бы их устроил на такую работенку… И вообще, в правосудии без подобных связей никаких высот не достигнешь. Кушали, чокались, танцевали. Все меньше пили и все больше танцевали. Уже несколько раз Витька с Колькой освежали под холодной струей воды из нержавеющей колонки во дворе свои головы с неотросшими еще, короткими чубами. У Юльки глаза блестели, как у мартовской кошки. В конце концов, как и положено, всех сморило. Юлька с хозяйским гостеприимством отдала в распоряжение подруги просторный родительский дом, сама с Зилом укрылась по месту кутежа. Большая спальня с высокими от пуховых перин кроватями и остроконечными горами подушек смутила Шпалу, он оробел, и начал не с того: повалил Вальку на кровать, стал целовать, тискать. Она не сопротивлялась, но была холодна. Пытаясь через силу распалить себя, либо ее, Витька, в конце концов, был в своей неспособности посрамлен. Валентина, кажется, даже желала ему помочь, но не знала как. Жалела. И эта жалость еще больше травмировала его мужское достоинство. Не привыкший судить себя, Шпала сорвался до упреков в ее адрес. В глубине души он понимал, что не прав, и оттого нервничал и пропитывался неприязнью к подруге еще больше. Самым печальным было то, что Валентина оказалась по натуре девчонкой мягкой, душевной, и не смогла, или не захотела одернуть Витьку в самом начале. Она, видимо, тоже сопереживала его неудачу.