Первый День Службы - [39]

Вывод первый: побеждает не истина, побеждает даже не сама сила, побеждает ее наиболее организованная часть, независимо от того, какой процент она занимает от общего количества силы. Поэтому интеллект толпы всегда находится на уровне интеллекта самой организованной ее группировки, даже если эта группировка только что сбежала из дурдома. Наоборот, если новые властелины имеют еще с прошлого своего пристанища привычку надевать шапку не на голову, а на иное место, то вскоре так же будет ее носить в этой толпе и самый титулованный профессор. И никакие мудрецы тут ничего не изменят! Но и правящая группировка, как бы монолитна она ни казалась, состоит из отдельных людей, у каждого из которых свои, несколько отличные от других интересы. Так что в конце концов лидирует кто-то один. Но ведет ли он толпу, если все его силы тратятся лишь на то, чтобы остаться наверху? Чем больше толпа, тем она неорганизованней и, следовательно, больше похожа на стадо. И, как ни парадоксально, тем легче ею управлять!

Далее: человек устроен так, что обмануть его в большом гораздо легче, чем в малом: «Скажите человеку, что во Вселенной триста миллиардов звезд, и он вам поверит, но скажите, что скамейка покрашена, и он обязательно ткнет в нее пальцем, чтобы проверить!» Значит, ложь должна быть масштабной… Поэтому, наблюдая камерную иерархию, Шпала пришел к выводу, что совесть и политика — вещи несовместимые. Хороший политик всегда по натуре человек бессовестный. Гитлер и Сталин были жестоки не сами по себе, они лишь выбились в вожаки группировок, которые исповедовали жестокость, и вынуждены были проводить курс этих группировок. Миром правит стихия, а великие поводыри всего лишь ловкие самозванцы, мошенники, спасающие свою шкуру и набивающие собственные карманы за счет остальных.

Здесь Витька узнал, что с парнем можно обращаться как с женщиной, хуже, чем с женщиной и обращался. Он обливал дубака (охранника) через кормушку горячей баландой. Не потому, что его ненавидел, а потому, что этого требовали нравы камеры. Вместе со всеми устраивал побег, чтобы еще «погулять на воле», хотя отчетливо понимал всю бесперспективность этой затеи. Они успели тогда разобрать полстены, и разобрали бы больше, если бы их вовремя не обнаружили.

На окнах корпуса малолеток вместо жалюзей, как у взросляков висели «намордники». Для непонятливых поясним, что жалюзи — это горизонтально расположенные полосы из листового железа, приваренные под некоторым углом так, чтобы в камеру проникал только свет, но ничего не было видно. Намордник же представляет собой один цельный щит, укрепленный на окне под углом примерно 20 градусов к плоскости стены. С боков также глухие железные шоры. Оставшееся свободным для проникновения света пространство: широкий прямоугольник вверху и узкий внизу забраны сеткой Рабица. Какими соображениями воспитательного характера пользовались менты, установив на малолетке намордники вместо жалюзей, неизвестно. Скорее всего, первые выгодно отличались от вторых в смысле герметизации: если через жалюзи еще кое-как можно просунуть хотя бы ладонь, то через намордник не просунешь и пальца. Для собравшихся же в побег намордник имел то преимущество, что был, во-первых, в общей сложности сантиметров на тридцать шире окна, ну, и в вертикальном параметре, соответственно, тоже какой-то запас. Кроме того, он отделял собой от улицы некоторый объем, который предоставлял работающим маскировку и оперативный простор. Незадачливые арестанты надеялись, что этого запаса хватит для того, чтобы обойти замурованную в стене оконную решетку. Коцами сбили штукатурку и принялись как Данила-Мастер у Хозяйки Белой горы ложками (их, в отличие от мисок, из камеры после рубона не забирали) ковырять, точить цементный раствор между кирпичами, удаляя все, по их мнению, лишнее. Новоиспеченным графам Монте-Кристо не пришлось трудиться столь долго.

В отличие от старого корпуса, постройки, говорят, еще времен Екатерины, корпус малолеток сооружен был уже во времена социализма, и, естественно, на халяву, как и многое более важное, например Беломорско-Балтийский канал. Но если судоходному арыку предназначалось служить века, то тюрьмы, судя по отнесению их к пережиткам прошлого, доживали последние дни. Этому обитатели камеры номер восемь сейчас по мере сил и содействовали. Присутствовал ли цемент в том растворе, на котором сей корпус клался, пропит был, или пошел на сооружение шикарной дачи начальнику тюрьмы Аркатову, неизвестно, во всяком случае, при демонтаже пережитка его присутствие не ощущалось. Для того, чтобы наружу не сыпался мусор, на нижнюю сетку положили несколько слоев газеты. Улыбающаяся доярка с ее страниц стимулировала ударный труд. Пробовали обойти решетку с разных сторон, поэтому расковыряли стенку полностью по размеру намордника. Даже в двух местах по паре сантиметров улицы прихватили, пришлось заткнуть дыру тряпками, чтобы электрический свет наружу не бил. Крючки, на которых намордник держался, едва сидели в каменных островках. Железный ящик мог рухнуть в любую минуту, придавив своей тяжестью какого-нибудь «счастливого» мента, оказавшегося под окном. Однако, края «решки» так и не обнаружили. Жребий был брошен, Рубикон перейден, развороченную стену надо было долбить до победного, за все один ответ!