Первый День Службы - [37]

Взросляков в камеры малолеток во время оно не сажали. Но до того такое было. Потом случилось ЧП: малолетка взбунтовалась, и в одну ночь всех «старших» изнасиловали. После этого администрация еще несколько раз пыталась навязать малолеткам старших, но уже и сами взросляки из «исправляющихся» шли в старшие неохотно. Да и те, что шли, вынуждены были принимать сторону малолеток, сотрудничать с ними, в противном случае их ждала незавидная участь прежних. Администрация вынуждена была от эксперимента отказаться.

Барак малолетки стоял отдельно от основного корпуса СИЗО. На взросляке, видимо, за неимением в указанном бараке места, находилась лишь осужденка — камера для осужденных, обиженка — туда собирали всех неприжившихся в пацанских камерах, мастевых, она же использовалась, как пресскамера, и одна-две, в зависимости от количества контингента обычных пацанских камер, так как в корпусе малолеток постоянно шел ремонт одной-двух камер, часто портящихся оголтелой, безмозглой публикой. Бабы сидели в одном корпусе с малолетками, их камеры были самыми последними по коридору. Там тоже кто за что, но в основном за убийство мужа и растратчицы. Менты выводили баб на коридор под видом мытья полов и дрючили. Из камер, где, в основном, стеклышек в дверных глазках не было, если тоненькой щепочкой отодвинуть шторку, эту процедуру было хорошо видно. Поэтому, стоило дубаку вывести бабу в коридор, на всю малолетку сразу же опускалась мертвая тишина, лишь щепочки воровато царапались по резинкам. Попадались среди баб скромницы, которые не хотели порадовать сеансом всех арестантов юного, полного романтических мечтаний возраста. Эти отдавались только в углу коридора у своих камер. Однако там же, в торце, располагалось три стояка — сооружения наподобие узкого шкафа, где можно было только стоять мумией. В эти стояки менты, под видом наказания, закрывали из малолеток то одного, то другого. Занавески глазков в них случайно оставлялись открытыми, и запретный сеанс только для избранных происходил в такой близости, что были отчетливо видны и слышны все детали.

Вообще же, стояк, как мера наказания, был штукой ужасной, в нем водились полчища клопов, а сверху на голову методично капала ледяная вода. Простоять в нем час было мукой. Некоторых запирали в нем на ночь. Таких утром выносили. И ни одна комиссия по правам человека не уличит садизма, это просто шкафы для хозинвентаря.

Среди баб было четыре молодки: Тоня, Оля и две Вали — черная и желтая. Голос каждой из них знала вся малолетка. Девчонки по коллективной просьбе исполняли для той или иной камеры, а в редких случаях для одного конкретного индивидуума песни на любой вкус — чаще блатные или лагерные. По телефону, состоящему из труб отопления, общих для всего корпуса, кости домино в качестве инструмента для выстукивания позывных (каждая камера имела свои позывные), и жестяной кружки, вогнутая поверхность которой использовалась в качестве микрофона, а выгнутая в качестве наушника, элита всех камер признавалась им в любви, строили планы о том, как и где сотворить интимную близость.

В целом, малолетки выгодно отличались от взросляков тем, что выглядели привлекательнее. Дело в том, что по каким-то инструкциям сверху считалось, что раз несовершеннолетний, то и бриться ему не обязательно. Стричь голову, это другое дело, на это инструкция есть! Поэтому, в отличие от взросляков, малолетки, в основном, ходили бородатыми. Сколько бород, столько и стилей, каждый стремился подчеркнуть свою индивидуальность. Из битых оконных стекол, или из осколков лампочек выбирались острые ровные кусочки стекла и прятались в надежный курок — это были бритвы. Ими парикмахеры (престижная в камере малолеток профессия) подбривали и облагораживали бороды. Шотландки всех мастей, бакенбарды, усы под гусара, клинышком под Владимира Ильича… У кого щетина росла разноцветной, подкрашивали ее кожурой от лука или водой от стирки переданного из дому, густо окрашенного нательного белья. Портрет подчеркивался еще тем, что, в отличие от взросляков, малолетки не сидели в той одежде, в которой попадали в тюрьму, а все поголовно переодевались в черную робу тюремного образца: лепень — куртка без воротника, шкары — штаны с накладным карманом и коцы — кирзовые ботинки на толстой резиновой подошве без шнурков, до того грубые, что при ходьбе стучали об пол, как колодки, спадали с ног, и с непривычки моментально набивали раны. Коцы неотъемлемой частицей вошли в быт малолетки: за их тяжесть и деревянную крепость последними пользовались как ударным инструментом (в частности, при пробивании дыр в стенах между камерами). Коцами, как уже сказано, во время прописки наносились присужденные удары по мягкому месту. Из подошвы коц делалась жженка для наколок. Технология ее приготовления такова: от подошвы коца отрезался ломтик резины, сжигался, остаток перетирался в миске доминошкой (нет в камере ничего лишнего, все приспособлено к делу!) затем образовавшаяся пыль разводится на воде, в которую добавляется моча колющегося (для дезинфекции) и немного сахара (чтобы жженка имела некоторую вязкость и лучше держалась на