Первый День Службы - [38]

Шрифт
Интервал

). Хорошо уметь приготовить жженку, а тем более уметь колоть считается искусством, божьим даром, наподобие того, которым Творец наделил, скажем, Рембрандта, Сурикова, Феофана Грека. По мнению кольщика с малолетки — глупы те, кто колется тушью (если это, конечно, не китайская тушь, дающая различные цвета), они не понимают, что жженка обеспечивает более темный и четкий цвет, она не расплывается и не блекнет с течением времени, как тушь.

Искалыванию себя малолетки отдавались самозабвенно, с гордостью папуаса, достигшего зрелости и получившего право считаться мужчиной и воином. Кололи, в основном, элементарщину: перстень перехода через малолетку (прямоугольник, наискосок пересеченный светлой полоской с короной над ним на безимянном пальце левой руки), крестики на костяшках у основания пальцев обозначающие ходки (судимости с отбыванием срока), пять точек конвертом на кости запястья: «преступник в зоне», кошачьи рожи на лодыжках с внутренней стороны. Специальные точки — знаки для мастевых: над губой — вафлер, под глазом — пидорас. Слова-шифровки: КОТ — коренной обитатель тюрьмы, ЗЛО — за все лягавым отомщу, ТУЗ — товарищ, уважай зэка, тюрьма учит закону, тут умирал зэк, туалетный уборщик зоны (прикол), КЛЕН — клянусь любить ее навеки, ХТХСТ — ХТХЛШ — х… тому, хто строит тюрьму, х… тому, хто ловит шпану…)

Тут и далее некоторые несидевшие — не успевшие сесть — читающие могут быть сконфужены оборотами — мол, зачем печатать всякую пошлость и т. д. Но господа! Тюрьма не то место, о котором можно достоверно рассказать без помощи мата. Так что либо все, либо ничего. Кому не нравится, тот может перелистнуть страницу с оборотом, не читая, так у вас на полкниги станет работы меньше!).

На коленных чашечках чаще всего изображали огромные восьми-шестнадцатиконечные звезды, что, по идее, должно обозначать клятву — ни перед кем не встану на колени! То же на плечах — никогда не одену красные погоны! Реже пускались в живопись — кололи различные ножи и кинжалы, меч, воткнутый в пень и обвитый змеей, голых женщин, распятых на кресте, девичье лицо в полупрофиль — все настолько, в основной своей массе, неумело и коряво, будто гвоздем понатыкали, так что порой профиль красавицы от оскала барса не отличишь. Потом, по второй, третьей ходке все это будет исправляться — закалываться поверх другой, более живописной наколкой, и так до тех пор, пока на всем теле не останется ни одного свободного от татуировок места. Исколоться здесь в СИЗО стремились еще и по той причине, что на Бобрах в зоне, по рассказам там уже побывавших, с этим делом гораздо трудней: воспеты ежемесячно проверяют, и, найдя новую наколку, сажают в ДИЗО — дисциплинарный изолятор, а тогда уже досрочного освобождения не видать!

Наколки, во время оно, доставляли их обладателям массу неприятностей. Наколку с фашистской символикой срезали вместе с кожей в принудительном порядке. Исколотого милиция гнала с городского пляжа, из других общественных мест. В очереди, в трамвае, от таких добропорядочные граждане шарахались, как от чумы. Да и вообще, наколки, по сути, меньше всего нужны преступнику — лишняя примета для розыска! Колоть на себя всю эту атрибутику считалось при Витьке необязательным, однако, ходило мнение, что уважающий себя пацан, чистый (то есть, не мастевый) должен иметь на теле хотя бы одну наколку. Шпала выколол себе на ногах «Идут туда, где нет труда». Мнение одного в камере само по себе ничего не значит, а высказанное вслух бывает даже опасным, если призывает остальных к благоразумию. Сейчас же найдутся охотники обвинить в трусости, или в том, что тайно работаешь на ментов. Призывать толпу к здравомыслию — занятие вообще неблагодарное! Даже если ты сам в этой толпе находишься и, положим, прекрасно видишь, что означенное сообщество наперегонки несется к пропасти. Для собственого благополучия нужно в данном случае тоже бежать со всеми, кричать «ура» и, желательно, первое время даже впереди всех остальных, чтобы затем, уступив дорогу свежим, приотстать и подбадривать отстающих. Как делает хороший командир при атаке? Весь взвод уложил, а себе повесил орден на грудь «за храбрость». Просветителей во все времена толпа побивала камнями, и лишь влетев в обещанную воронку и едва выбравшись из нее, сооружала замученному памятник, объявляла святым. Святых тюрьма не производит, не канонизирует, значит, и стараться незачем. Для спасения собственной шкуры нужно прежде всего уметь безошибочно угадывать общий баланс интересов и играть на большинство, даже вопреки своим личным убеждениям (они здесь никого не интересуют). И только заимев таким образом поддержку толпы — авторитет, получаешь некоторую возможность влиять на нее, диктовать ей свою политику. Но абсолютной свободы нет, мнение тупой толпы всегда превыше! Зарвешься, и она свергнет тебя, затопчет в грязь с тем же рвением, с которым раньше тебе поклонялась. Психология толпы значительно отличается от психологии отдельных индивидуумов, ее составляющих. Это не компромисс мудрости, как многие думают, но диктатура глупости. Ведь и сто мудрецов не образумят одного дурака! А если все они в одной лодке и у этого дурака руль? Далее, сто мудрецов, какие бы хилые они ни были всегда сильнее одного, пусть и здорового, глупца. Но если мудрецы разобщены и не могут объединить свою силу, властвовать будет дурак.


Рекомендуем почитать
Козлиная песнь

Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.


Остров Немого

У берегов Норвегии лежит маленький безымянный остров, который едва разглядишь на карте. На всем острове только и есть, что маяк да скромный домик смотрителя. Молодой Арне Бьёрнебу по прозвищу Немой выбрал для себя такую жизнь, простую и уединенную. Иссеченный шрамами, замкнутый, он и сам похож на этот каменистый остров, не пожелавший быть частью материка. Но однажды лодка с «большой земли» привозит сюда девушку… Так начинается семейная сага длиной в два века, похожая на «Сто лет одиночества» с нордическим колоритом. Остров накладывает свой отпечаток на каждого в роду Бьёрнебу – неважно, ищут ли они свою судьбу в большом мире или им по душе нелегкий труд смотрителя маяка.


Что мое, что твое

В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.


Оскверненные

Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.


Август в Императориуме

Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.


Сень горькой звезды. Часть первая

События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.