Первый День Службы - [259]

— Подъем, сорок пять секунд!

С кроватей горохом сыпались бойцы. Верхние выезжали из проходов верхом на нижних. Все бросались к разбросанным на полу шмоткам, принимались без разбору лихорадочно пялить все на себя. «Сорок пять секунд прошло!» — и сержанты пинками загоняют в строй отставших. Вот строй готов, но на полу несколько лишних ничейных портянок. Да и из сапог там и сям торчат белые узлы. Торчат они и из карманов, и даже из-за пазух! Пуговицы, ремни застегиваются уже в строю.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

О том, что при наличии самолюбия служба медом не покажется! И все же армия — единственное спасение для урки. Шелковая терапия: Гайдар учится делать отбой-подъем за сорок пять секунд под тумаки рыжего сержанта. До скольки нужно сосчитать прежде, чем решиться сходить в туалет? Говорите правду «старикам» и землякам — это намного выгоднее!!! Терпилы режут шины участковому. Пивной ларек напротив нарсуда — малина, а официантка в нем — бандерша. Диверсанты уничтожают продовольствие. Сопляки на гражданке обламывают рога бравым дембелям.

Начинается выяснение о принадлежности портянок.

— Чьи портянки? — спрашивает сержант.

Строй упорно молчит. Не мудрено — многие еще с трудом понимают русскую речь, выучили только команды. Следует приказ: «Разуться!» Виновных опять окучивают. Затем вновь: «Отбой, сорок пять секунд!» И так раз десять подряд. Кстати, сорок пять секунд — величина здесь довольно условная. Она определяется скоростью дикции считающего, его настроением на данный момент. И составляет в реальном измерении секунд двадцать пять — тридцать. Зато складывание обмундирования не учитывается! Что бросается в глаза, так это крайняя степень запуганности новобранцев. Удивительно, как при таком смятении они вообще еще что-то понимают! Будь спокойнее, чурки наверняка делали бы все побыстрей и с меньшей нервотрепкой, неразберихой. Но это со стороны хорошо рассуждать! Раз забитые, значит есть на то причины. Посмотрим, какой будет завтра Шпала со своими «камерадами». Все вновь прибывшие, затаив дыхание взирают за развернувшимся в непосредственной близости действом. Нетрудно разгадать мысли каждого. Наконец муштра окончена.

— Ну землячки, готовьтесь, завтра ваша очередь! — повернувшись в их сторону улыбается рыжий сержант и объявляет: — Полчаса по нужде не выходить. Скрип! А ну послушаем как часики тикают!

И в казарме повисает мертвая тишина. Действительно слышно, как тикают где-то в коридоре над тумбочкой дневального часы. Старики ушли, а тишина продолжала висеть. Нарушить ее боялись и вымуштрованные, и те, кому муштра предстояла завтра. Первым было хуже: упавшие в спешке на кровать, в каких бы позах они не очутились, боялись пошевелить хоть пальцем. Боялись вздохнуть, чтобы не нарушить скрипом панцирной сетки зловещее безмолвие. Ведь «скрип!» — это значит еще десять раз «Сорок пять секунд отбой — подъем!» Сколько времени прошло, неизвестно. Пижамники как-то бесшумно переползли в удобные позы, замолкли и кое-где уже начал прорезаться храп. Их пихали снизу, сбоку. Приехавшие так и лежали без движений и без храпа.

Может быть час прошел, может быть вечность. Шоковая терапия, как Гайдар это называет. «Его бы, козла, в армию на сорок пять секунд отбой — подъем!» Мигом морда поскромнела б. А тогда и о терапии порассуждать можно, когда она опробована на собственной шкуре! У нас все любят учить других тому, чего сами отродясь не знали и не испытали.» — недовольно думает Шпала. Когда лежишь и боишься пошевелиться, ток времени кажется ужасно медленным. Сон не шел. И хотя глаза у соседей были закрыты, Витька подозревал, что не только ему не спится. Сосед сверху упорно и зло уничтожал продукты питания, решив, видимо, скорее покончить жизнь перееданием, чем покориться сержантской муштре. Как уснуть, когда одолевают многочисленные мысли и мыслишки. Мысляры? Сталкиваются друг с другом, как еще недавно лбами при отбое айзеры. Роятся. Перепрыгивают друг через дружку, будто в бане в чехарду играют. Удивительный открылся мир. По идее, бравые старички-сержанты, не далее как всего полтора года назад тоже жались вот такой же серой, испуганной массой. А если взять шире: Весь мужской чин, несколько поколений были вот такими же. И нынешние генералы, и ударники труда, и артисты, и космонавты… Оказывается, это неизбежный этап в жизни каждого в нашей стране. И об том нигде ни строчки, ни слова, ни полтинника! Воспоминания о службе сыплются из многих, часто и по всяким поводам. Но что-то ни разу не приходилось Витьке слышать о том, как ему было страшно. О чувстве собственного бессилия перед этим. Даже намека на такой вот момент. А ведь он, может быть, самый главный! Завтра Шпала станет с искаженным от страха лицом рвать на себе робу, так, что затрещат пуговицы и прыгать, скакать, как полоумный. Увидели бы его бабы в тот момент: Ларка, Ольга, Светка и т. д. Это же светопреставление! Сбоку все же раздался храп. Черт возьми, вот нервы! И еще что интересно: эти бравые сержантики, выходя на дембель, куда они деваются? Или по привычке так и продолжают себя чувствовать героями. Пока такие вот сопляки, каким был Шпала им роги не пообломают и не дадут понять, что здесь вояка опять ничто? Мало Витька до армии бил этих дембелей! Жалко, редко ему под руку попадались. Эти гады абсолютно утратили реальное представление об окружающем их мире. Они на полном серьезе верят, что теперь так и останутся для Шпалы сержантами до конца жизни! Как-то он сразу троих таких пиздошил. Залупились, а сами ни в зуб ногой! Даже бить стыдно было. Теперь бы не постеснялся, еще на колени бы поставил. Возможно ли, что за два года Витьку так вымуштруют, что он и в мыслях не посмеет держать отоварить старика? Кто-то из двух сторон определенно сумасшедший! Но старики наглы, как танки и уверены в себе на все сто двадцать процентов. Значит, чего-то недопониает Шпала?! Храп с боку уже рвался на всю катушку.