Первый День Службы - [248]
— Что, свое начальство в лицо не знаете? — шумели сопровождающие, похожие на поверженных противников, как сиамские близнецы. Но, странное дело, тут же выдали по банке рисовой каши! Приказали съесть немедленно в наказание. Вкусная оказалась, легкоусвояемая! Точно такую же банку он уже сегодня где-то видел! Напрасно в фонд мира пожертвовали! Но кто же сержанту, от которого, может быть, вся дальнейшая служба зависит, в такой мелочной просьбе откажет? Да для него, родЕмого и последние штаны с себя снять не жалко! Тем более, кому она нужна, каша, когда у всех сидора с домашними котлетами, курятиной, салом. Однако, ефрейторы в таких делах соображали лучше и смотрели на вещи практически: курица в газете, или котлеты (в желудке) товаром быть не могут. А вот консервированная каша (в жести) пожалуйста! Все собранные обратно банки они, несколькими часами позже загнали проводникам вагонов в обмен на чистую монету. (Конверсия! Или конвертация, как правильно?) Вообще, поездку за обобранцами сержанты и офицеры считали коммерческим мероприятием, обязанным принести сверхприбыли всем его участникам. Не зря же (и не безвозмездно) выбрали для этой цели командиры из своих ртов (простите рот!) самых пронырливых. Действовать-злодействовать «эмиссары» начали еще в военкомате: постоянно чего-то маклевали, наплевали, наблевали. Намекали, нарекали… В общем, обещали кому что, сообразуясь с умственным потенциалом и запросами объегориваемых. Одним сулили теплое местечко, другим звание, третьим личную поддержку в обмен, естественно, на деньги, ценные вещи. К Харькову (да и потом) вокруг сих фокусников-иллюзионистов сбилась некоторая группа подлипал и подхалимчиков. Это замечалось со стороны, однако Витьку абсолютно не интересовало. В делах угодничества он, прямо скажем, был не силен, проще выразиться, профан. И к тому же считал, что деньгами истинный авторитет не купишь. Приобрести можно лишь должность шохи, да и то лишь до тех пор, пока с тебя можно что-то взять. А подобный вариант его не устраивал.
В критический момент меж группами призывников вспыхнула драка. Сержанты-«покупатели» обоих команд, действуя слаженно и решительно, почти затушили ссору, но она вдруг с новой силой полыхнула на перроне. Раздались крики: «Наших бьют!» И сметая караул, одним большим потоком масса кинулась вниз, чтобыы там разделиться на два лагеря. «Все смешалось: Кони, люди…!» Во время штурма зимнего, помнится, хоть красные околыши нашивали. Здесь же ничего было не понять: кто свой — кто чужой. Куда девались пассажиры? Дрались одной большой свалкой, один против другого и все на всех. «Чей ты хлопец?» выясняли лишь после обмена ударами. Ситуация менялась ежесекундно. Витьку неожиданно сбили с ног и принялись пинать изо всех сторон. Но через мгновение самих нападающих свалили и Шпала, вскочив, тоже кого-то яростно футболил. Неизвестно откуда на голову летели бутылки. Слышался звон стекол. Завывала где-то рядом сирена. Скорая помощь, то ли милиция, а может быть пожарная служба… Но ничего нельзя было понять, изменить. Сзади напирали, с боков поджимали и гнали на неприятеля, которого равносильным же образом несло на тебя. Что оставалось делать? Бить первым, пока не сбили с копыт! Стихия! Витька до конца понял это явление, не где-то и когда-то, а именно сейчас. Слился с ней! Почему «СТИХИ и Я», почему не «ПРОЗА»? Да потому, что ритм здесь можно только чувствовать, а не понимать! Из-за чего началась драка, кто прав, кто виноват? — меньше всего «обЧественность» волновало. Вдруг раздалось: «Бей ментов!» И противоборствующая толпа развернулась, плечом к плечу единой армадой двинулась на машины. Их поднимали вместе с запершимися внутри красными шапочками, пытались перевернуть… Дорвавшись до одного из УАЗиков, раскачивая его, Шпала был на вершине блаженства. Черт возьми! Он теперь как все. Грехи с нуля!!! А с торжеством закона здесь пожалуй еще туже чем на гражданке. Один или два «воронка» уже лежали на боку. Гуляй братва! Везет же Витьке на таких, как сам! Что за мудрые государственные деятели дарят ему постоянно столь ценную возможность отличиться? Нет бы рассовать шантрапу помаленьку в разные рода войск. Глядишь, обуздали бы их, перевоспитали. Так на тебе: собрали всех урок в одну большую толпу. Какому идиоту это в голову могло прийти? Ну теперь получайте чего хотели: братва «гулеванить»! Молодцы, все-таки, ребята из стройбата! Какая бы еще команда могла устроить на прощанье подобный бал? Непрерывный гул вдруг прорезали автоматные очереди.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Вновь Витьку сдавило и понесло. Единственное, чего он больше всего боялся, сопротивлялся всячески, чтобы течение не прибило к шершавой стене вокзала. «Это конец! — стучало в висках. — Тогда сотрут.» Но не прижало. Кое-как в людском море удалось попасть в двери. Внутри Шпала не увидел пассажиров — лишь краснопогонники с собаками. Они дубасили толпу новобранцев, чем попадя. Витьку сия чаша благополучно миновала. Поток взнес его на второй этаж, опосля чего закрутил. Постепенно водоворот стих, люди осели на места. Лаяли, рвались с цепи огромные свирепые овчарки. Стояли вокруг стеной ВВшники. Внизу еще слышались вопли. Кого-то, видно, обрабатывали. Потом все смолкло. Появилось их начальство. Взялись читать по спискам фамилии, выяснять, кто присутствует. Перекличка тянулась довольно долго, «бойцов» сортировали из угла в угол. Но в конце концов кончилось. На удивление зачинщиков выявлять даже не пытались. Так под конвоем просидели до самого поезда. Под автоматами же на него и грузили.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.
Валенсия мечтала о яркой, неповторимой жизни, но как-то так вышло, что она уже который год работает коллектором на телефоне. А еще ее будни сопровождает целая плеяда страхов. Она боится летать на самолете и в любой нестандартной ситуации воображает самое страшное. Перемены начинаются, когда у Валенсии появляется новый коллега, а загадочный клиент из Нью-Йорка затевает с ней странный разговор. Чем история Валенсии связана с судьбой миссис Валентайн, эксцентричной пожилой дамы, чей муж таинственным образом исчез много лет назад в Боливии и которая готова рассказать о себе каждому, готовому ее выслушать, даже если это пустой стул? Ох, жизнь полна неожиданностей! Возможно, их объединил Нью-Йорк, куда миссис Валентайн однажды полетела на свой день рождения?«Несмотря на доминирующие в романе темы одиночества и пограничного синдрома, Сьюзи Кроуз удается наполнить его очарованием, теплом и мягким юмором». – Booklist «Уютный и приятный роман, настоящее удовольствие». – Popsugar.
Маша живёт в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково (Московская область). А еще она пишет истории, которые собраны здесь. Эта книга – взгляд на Россию из окошка водонапорной башни, откуда видны персонажи, знакомые разве что опытным экзорцистам. Жизнь в этой башне – не сказка, а ежедневный подвиг, потому что там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки… И вместе с Машей в этой башне живет мужчина по имени Магаюр.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.