Первый День Службы - [244]
Икск растаял за окном. Превратился в пригород, затем в село и наконец умер, уступив место лесу. Это где-то уже около их Южного. Сейчас мелькнет заново отстроенная путейская будка, в которой они когда-то с Чавой мечтали о подвигах и приключениях. Такое достопримечательное место нельзя не отметить! Верный оруженосец — Хорек был тут как тут, ни на шаг не отходил, забросив свою Оскольскую братию.
— Наливай Дракон-Хорек!
На столе появляется закусь. В граненый стакан Коля льет из бутылки «столичную» скрытно, из-под полы. Такое вороватое торжество Витьку не устраивает! Он отбирает у Хорьей морды бутылку, ставит на стол.
— А если «покупатели» увидят или проводники? — жуликовато оглядывается Коля.
— Ну и что, ворованная, что ли? — задиристо восклицает Шпала.
— Так ведь отобрать могут!
— А ты для чего? Набьешь капитану, или как там его, морду, только и всего!
У Хорька начинает подергиваться щека.
— Ладно, — смягчается Витька, — я шучу! Можешь просто покупать новые взамен отобранных, если тебе так больше нравится. Я не возражаю!
К их разговору прислушиваются окружающие призывники. Глядят голодными глазами Шпале в рот. Черт бы их побрал! Затариться не могли, что ли? А если кишка тонка, так неча и рот разевать! Все какие-то незнакомые. Не туда Витька попал с посадкой. Ладно, дело наживное! За окном знакомый пейзаж, вот-вот мелькнет будка.
— Ну давай! — поднимает Шпала стакан, предлагая Хорьку чокнуться. — Кстати, что сам-то не пьешь? Я насчет этого никаких запретов не ставил.
— Я не хочу! — давит Оскольский, глотая слюну.
— А мне одному скучно, давай, хлебай!»
Шпала заливает Дракону-Хоринскому из бутылки. Тот поперхнулся, но сдержался, не срыгнул.
— Молодец, растешь на глазах! Так, теперь мне еще стакан, остальное прячь или допивай и найдешь Потапа, помнишь такого? Пусть сюда перебирается, либо уж мы к нему, если там компания подходящая.
Спрятав остатки спиртного в рюкзак, Коля предусмотрительно засунул его дальше под сиденье. (Они на боковых местах, за столом, остальные сплошь забиты сверх меры.) Уходит искать Потапа.
Раздавив почти сразу же второй стакан, Витька основательно занялся жратвой. Что-то после ночной попойки с Васей он не пьянеет! Идет, как опохмелочное, только аппетит прорезался волчий. Мобуть нервное перенапряжение, стресс? Хорек отсутствовал не долго не коротко. Пришел, доложил, что Потап через пять вагонов к хвосту, у него там компания, зовет к себе. Пришлось поддавать Дракуле на плечи его затаренный до предела водкой рюкзак. (Пожалуй, тут Шпале одному за неделю не справиться. Впрочем, как знать!) Самому тащить еще обширный майдан с закусью. Как только встали с места, сдавленные теснотой из отсека тут же в прыжке овладели пространством. Стол, демонтировав превратили в лавку. Тащились долго по забитым пассажирами до предела и пустым вагонам. Не могли, что ли, освободить для призывников места подряд? В воздухе уже явственно проступал перегар. (Но еще не то, что было опосля!)
Потапа с компанией нашли вольготно расположившимся в отсеке и прилегающем к нему пространстве. Вся братия мирно беседовала, однако глазенки заметно блестели. Хорек, сразу произведенный общим дневальным, или «шнырем» — по-зоновски, тут же послан был узнать, где находятся основные силы противника — сиречь капитан и сержанты. «Драка» правда божился, что видел кэпа «во главе» поезда. Тот, дескать, ходит с бригадиром, растУсовывает призывников. Однако такая расплывчатая информация никого не удовлетворяла. Заслали разведать наверняка. Хорек исчез. Прошло некоторое время и появился… офицер-поДкупатель с четырьмя сержантами! (Которые, как позже выяснилось и не сержанты вовсе в большинстве, а лычки нашили для порядка.) А также с мужчиной в костюме железнодорожника под мышкой. Впрочем, не только под ней! Капитан совершал обход. Рожа его, как и лжесержантов, была подозрительно красной. Цербер (собака недоразвитая) сделал несколько замечаний за грязь, дым. Пригрозил, что кому-то (кому именно?), служба по этому (по чему?), медом не покажется! (Любят эти «Голубые князья» — как их злобно обозвал Околоржавый, туманностями изъясняться!) Назначил старших. Дал им ЦУ (ценные указания) и ушел с сопровождением в следующий вагон.
Потом вернулись мнимые сержанты. Они размахивали кулаками, стучали ногами об пол, ругались на чем свет стоит, употребляя малознакомые и потому достающие выражения типа: «Забыли кто вас гребет и кормит?» «Службу поняли?» В общем, привычный у них там набор слов. Кое-кого взяли за грудки… И, так же внезапно, как появились, исчезли. Все же остался после этого тайфуна тяжелый осадок на душе у каждого. В вагоне ехало человек сто призывников — здоровых в большинстве своем, крепких ребят. И вот они униженно молчали! А четверо, таких же по сути, орали на целую кодлу всяко и видит бог, скоро начнут без стеснения бить. Да не то страшно, подло, что сдачи дать не можешь! Все это противоречило их вольной, пока еще, закваске. Увиденное больно задело Витьку. Он понял, что весьма скоро очутится в положении не лучше прежнего: т. е. сотворит нечто этакое! Стоило ли убегать от одной тюрьмы, чтобы угодить в другую?
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.