Первый День Службы - [16]

Сашка покраснел своими лопоухими ушами, в обиде за рабочий класс в целом и своего дядьку в частности.

— Я такого не рассказывал!

— Ну, это конечно гипербола, начальник, — неохотно согласился Шпала, — но правда в том, что если бы мне Чава, то есть, вот он, не сказал о том, что там крутой поворот и мы спрыгнем, я бы на этот чертов товарняк, конечно, влазить не стал. Времена побегов из дома у меня, как вы наверное догадываетесь, миновали.

— Догадываюсь, догадываюсь, давай дальше!

— Ну вот, а он как попер!..

— Ну попер, попер, что дальше-то?

— А ничего, начальник, на том и конец! Холодно стало, залезли в машины греться. Прошу отметить, гражданин следователь, что машины не охранялись и дверцы у них были открытыми, иначе мы ни за что не решились бы в них сесть! Там и сумку с сопротивлениями нашли.

— Ловко!

— Как есть, гражданин следователь!

— Значит признаваться отказываетесь?

— Наоборот, во всем уже признались!

— А кто же, по-вашему, эту сумку наворовал и в машину поставил?

— В Прохоровке видели, какие-то ребята по машинам лазали, а потом их шуганули… Может, и сумка ихняя?!

— Что ж, ловко врешь, только одного ты не учел: оставили вы следы в машинах!

— Естественно, мы же там были!

— В одной или в нескольких?

— В одной, — неуверенно ответил Витька.

— А вот это в какой вы обронили? — следователь достал из кармана спичечную коробку.

— Ни в какой.

— На ней ваши отпечатки!

Смех с такой неожиданной силой овладел Шпалой, что он едва успел заслониться рукой, чтобы не прыснуть начальнику в лицо.

— Не гони дуру, начальник, на коробке отпечатки остаться не могут! И потом, даже если остались, кто их сличал, откуда известно чьи они?

Отпечатки в Курске у Витьки с Сашкой действительно успели снять, намазав руки какой-то мерзкой черной ваксой, которая паршиво отмывалась холодной водой, видно была замешана на жире. «На рояле поиграть» — так эта процедура называется на тюремном жаргоне. Положим, в Икске их отпечатки тоже есть. Но ведь для того, чтобы их сличить с обнаруженными на машинах, нужна экспертиза. А тут какой-то пинкертон идентифицирует непроявленные отпечатки на глаз!

— Слушай, начальник, ну а еще такой момент, если перевернуть эту коробочку наклейкой кверху и посмотеть, как ты думаешь, ну неужели мы до того пьяные были, что каждый не запомнил, какая у него коробка была?

Следователь перевернул в своей руке коробок наклейкой вверх, рисунок затерт до неузнаваемости.

— Эту коробку мы нашли в машинах, а отпечатки сличим, когда приедем в Икск.

— Да выкинь ты ее на хрен, начальник, эту коробку! Скажи честно, ведь ты взял первую попавшуюся, соскоблил рисунок и гонишь нам тут про отпечатки. Ты так прикинул: были пьяные, значит, с кем-то пили, кого-то угощали, у кого-то закурить брали, кому-то давали… Сразу не успеют вспомнить всю эту басню. А я их на арапа возьму: вот она ваша коробочка! Тут они испугаются, все стрелы попутают, провода у них в голове поперемкнут, прикинут: а вдруг наша, у кого-то ее по запарке взяли, забыли отдать, ну, а в кабинах, естественно, спички жгли и оставили!

— Любишь ты небылицы сочинять, да за других додумывать! — парировал начальник, — тебе бы романы писать, фантастические.

— А что, это мысль! Ты прав, начальник, когда-нибудь я все свои выходки опишу, больно уж много их, не пропадать же добру! И про эту нашу встречу заодно напишу, не беспокойся. При одном серьезном условии: если доживу до степенных годов и не сверну себе до тех пор голову. Во всяком случае спасибо за рацпредложение!

Шпала был воодушевлен. Как ловко он осек этого следователя!

— Вот то-то и оно! — принял вызов капитан. — Эх, и бестолковая у нас молодежь пошла. Восемнадцать лет человеку, об лоб хоть поросят бей, в яйцах дети давно пищат, а у него самого в жопе еще пионерская зорька играет, на приключения тянет. Ищет, можно сказать, на свою задницу приключений. Упорно ищет! И не успокоится, пока не найдет. Оболтусы вы, оболлтусы! Хоть и говорят, что старики всегда молодежью недовольны, но упустили мы вас, это факт! Я не про тебя лично, много у меня перед глазами таких, как ты прошло. Легкую мы вам жизнь дали. Поглядишь вокруг — до тридцати лет у родителей на шее сидят: сначала школа, потом институт, после института зашлют куда-то отрабатывать — опять жалко, опять денежки посылай. Не успел отработать, место в жизни найти, определиться, остепениться — сам семью завел, папашей стал. А ума-то еще ни на грош — сам ребенок! Вот и нянчи дед внуков, пеленки учи стирать, сказки рассказывать. Да за этого оболтуса еще хлопотать: место ему найди, чтобы с голоду не пропал, чтобы одевался, обувался не хуже соседей. А как же! Иначе ж позор! И квартиру ему тоже надо. Как же — своя семья! Что он для этого делает? Опять начинает канючить — пап, дай! А папа где хочешь там и найди! Вот так они, дети наши, до старости доживают, а взрослыми так и не становятся!

Мы, наше поколение, безотцовщина, все сами начинали. Я с десяти лет в колхозе уже работал, матери помогал трудодни выработать. Семилетку окончил, по путевке от колхоза в ФЗО отправили (фабрично-заводское обучение), это не так-то просто в то время было из колхоза вырваться, зарекомендовать себя надо, чтобы, значит, путевку получить! Двадцать рублей степендия. А я ведь тогда моложе тебя был. И поесть охота и одеться покрасивей, и на танцы сходить, и девочку проводить — тоже хоть конфет ей купить надо. А папы нет, просить не у кого! Ну, и что ты думаешь? Мы все успевали! Вагоны разгружали, чтобы на комнату одни приличные штаны купить, туфли, кепку, пиджак, галстук… По очереди в них на свидание ходили. Еще маме каждый месяц деньги посылал. В колхозе в то время вообще денег не платили! В вечерней школе учился, потом в институте, чтобы в люди выбиться. Все без отрыва от производства! День у станка стоишь, вечером на занятия. Сядешь за парту — в сон клонит, а ведь еще отвечать что-то надо! Мы, в отличие от вас, четко знали, чего в жизни хотим, и как этого нужно добиваться. Рассчитывать нам не на кого было, кроме как на самих себя. Папани на войне косточки положили. Вон, у тебя бицепсы какие, от безделья, видно, штангой балуешься. А мы поскромней росли — кожа да кости! Да и роста не такого — голодно после войны в колхозах жилось. А мешок сахара, или муки куль, он, как весил, к примеру, 50 килограммов, так и весил. Так вот, мы не штангой качались, а с голодухи да на вагоны под мешки! А ты с такой рожей машины разукомплектовываешь, занятия себе поинтересней найти не можешь. Да!?