Первый День Службы - [142]

— У этого вагона в задней оси колесо с ползуном (или прокатом)!

Сам Сашка этих слов не помнит, значит, отрубился раньше, рассуждал о дефектах железнодорожного транспорта уже в отрубленном состоянии. Затем отрывочно признание в любви в стихах, читаемое Витькой внимающему Чаве. Причем, в стихах Витька его почему-то называет Галей! Чава-Галя в полнейшем восторге от Витькиного признания… Память вернулась к Витьке, когда он продирался между крестов по кладбищу. Как он туда попал, теперь навсегда останется загадкой. Кладбище за городом, в противоположном от поселка направлении, туда и трезвым-то попотеть добираться! Замерз смертельно. Добравшись до города, влез в безлюдный троллейбус и там вновь отрубился. Когда проснулся, едва выбрался из-западни, оказывается, открыть дверь снаружи гораздо легче, чем изнутри. Наутро с удивлением, граничащим с нежностью, обнаружил, что брюки выше коленей все в блевотине (Странно! ведь по идее должны быть ниже коленей и чем ниже, тем больше!), да к тому же еще не его! Шапка тоже оказалась чужая. Кое-как, справившись с болью в голове, доковылял до Сашки Чавина, чтобы узнать, что вчера было. Чава помнил, оказывается еще меньше Витьки, не знал даже, на чем добрался домой (а еще рассуждал, как завзятый железнодорожник, о прокатах на колесной паре!), но Витькины брюки и шапка оказались при нем, тоже не в лучшем виде: брюки в нескольких местах прожженные, испачканные в смоле, шапка такая, как будто ею в туалете ж… подтирали.

Чава рассказал, что смутно помнит, как очнулся в какой-то занесенной снегом канаве, среди леса. Впрочем, канаву он сразу же узнал, а лес оказался вовсе не лесом, а лесопосадкой за дорогой напротив дома Тукмачевой. Как он не замерз в 30-градусный мороз? Чава говорит, что, придя в себя, развел здесь костер и отогревал замерзшие руки и ноги. (Вот кто Витькины штаны довел до выкидного состояния!) Жалко и страшно было уходить от костра в злую морозную темень. Напоследок нагрел в костре белый силикатный кирпич, который стащил из штабеля у дома виновницы пьяных дум своих, положил его за пазуху и так с кирпичом пришел домой.

— А где же кирпич? — спросил Шпала. — Ты ведь его должен вернуть на место, нехорошо обкрадывать того, кого любишь!

— Выкинул где-то на подходе, — вздохнул Сашка, — он стал уже холодным, но тяжел был по-прежнему, а я и так еле ноги передвигал!

И вообще наяву это было, или привиделось ему, Чава сказать не мог. По дороге в Икск, где они рассчитывали опохмелиться, Витька с Чавой сделали остановку в Грязном, специально, чтобы выяснить истину. Снег в канаве действительно был примят, в одном месте вытаял и здесь видны были разбросанные угли и пепел, впрочем, все уже прилично занесено слоем свежего снега, так что пришлось провести раскопки. Но где и при каких обстоятельствах они махнулись брюками? Шапки не в счет, шапками могли махнуться и случайно. Витька нашел этому моменту следующее единственно разумное объяснение: очевидно, Чава в поезде пошел блевать в туалет (потому и штаны облеваны сверху а не снизу, раковина укрывала нижнюю часть от колен). Наличие же многочисленных брызг свидетельствует о том, что раковина скорее всего была закрыта крышкой, и Чава, не разобравшись, извергал свою гнилую суть на эту крышку. Далее, прорыгавшись и очистившись таким образом от скверны, он возвел помыслы свои к небу и его осенила высокая мысль: признаться в любви Галочке Тукмачевой, возможно даже просить ее руки, поскольку на пустяки Шпала свои штаны другу бы не пожертвовал! Косвенно эту версию подтверждали смутные воспоминания о признании в любви Чаве-Гале. Видимо, Витька учил Сашку изъясняться красиво! Номера, которые выкидывал Сашка по пьянке были не менее оригинальными. Впрочем, те же номера, возможно даже со знаком плюс выкидывал и сам Витька, однако, недостатки мы лучше подмечаем у других, а достоинства, как правило, у себя, и поскольку рассказ ухвачен мною со слов героя. привожу его в том виде, в котором он достиг моих ушей.

Еще в их школьную бытность, когда приметы будущих великих деяний только-только «играли робкими струями» на их лицах, проглядывали в их характерах, Чавин среди всех выгодно отличался в изобретательности и скрытности. По части добывания выпивки в том числе. Как-то на вечеринку у одной из подруг их компашки, имеющей одиозную кличку «Клизма», Сашка в качестве взноса за свое нежданное появление предъявил гостям стащенную с уроков труда в школе спиртовку с синим содержимым внутри. Он был уже хорош сам и пояснил, что одну такую вещь они уже раздавили с Сержиком прямо во время урока. Спирт — класс! Правда, о том, что сталось потом с Сержиком, и где сам Чава был с того урока и до сих вечерних пор ответ дать отказался, сославшись на некую военную тайну. Содержимое стеклянной банки попахивало керосином, было какого-то сине-ржавого цвета, с внушительным количеством осадков в форме лохмотьев, и не внушало доверия. При наличии под рукой в достаточном количестве водки все присутствующие исполнить рискованный трюк отказались. Сашка за это на собратьев и сестер, как водится, обиделся и решил продемонстрировать смертельный номер на себе. Следует сказать, что обижаться на всех, по всякому поводу и без всякого повода Чава умел изумительно, особенно по пьяному делу. Он иногда и сам не понимал, за что собственно, и на кого именно он в данный момент обижается! Вылив содержимое спиртовки в стакан, он взял в другую руку большую кружку с водой и… Все следили, затаив дыхание, и Чава с честью вытянул весь груз. Потом были еще тосты и танцы, в суете которых Чава незаметно исчез, однако, вездесущие девочки заметили, что туалет постоянно занят! Когда, уже заполночь, решили расходиться по домам, Клизма — в отсутствие родителей хозяйка квартиры, заявила, что ночевать в квартире один на один с Чавой в туалете она боится, может,