Первый День Службы - [119]

Они послали заявления и получили вызовы. Поехали поступать вместе. Чаву мать позорно сопровождала до самых ворот училища. Витька ехал без родителей. За несколько дней поступления погуляли весело: пропили и прогуляли все деньги, оставив только на билеты домой. Из курсантов нашелся «наставник» — Гарик, который водил их по злачным местам и помогал спускать деньги. Витька завалился на первом же экзамене, Чава на втором. Правда, конкурс в мореходку был почище любого института — 10 человек на место.

В девятом классе, когда дворовые девчата начали кучковаться по подвалам, они с Чавой, несмотря на то, что Витька уже учился в девятнадцатой, а Чава так и остался в грязищенской, вошли в одну такую компанию. Проводили свободное время где-нибудь в переоборудованных подвалах — закутках, травили сальные анекдоты, заигрывали с одноклассницами, зажимали их настолько, насколько они сами уже это позволяли, словом, самообучались азам половых взаимоотношений. После девятого класса они стали систематически ходить на блядки в Шагаровку, куда в тот год впервые привезли на практику девятиклассников многих городских школ и вскоре уже считались здешними завсегдатаями. Причем, еще здесь выявилась одна далеко идущая Чавина особенность, о которой речь пойдет ниже.

О Шагаровке можно рассказывать много. Их девятнадцатая школа была в числе первых, привезенных сюда. На голом месте — расчищенной бульдозером площадке разбивали лагерь: под руководством преподавателей размечали колышками и веревками будущие объекты: плац, дорожки… Ставили палатки, посыпали дорожки и площадку песком, рыли всякие ямы… Кухню достроили только на третий день их пребывания, до этого питались под открытым небом. Туалет соорудили и того позже. Танцплощадку сделали, уже когда Витька здесь присутствовал в качестве наблюдателя. Обустроив лагерь собирали в совхозном саду вишни, 10 кг — дневная норма. Через неделю Шпалу выгнали за то, что он в свои ящики с вишнями для увеличения веса клал комья земли. Южный находился отсюда километрах в трех-четырех. Шпала ушел, и приходил теперь к ночи, захватив поселковых сверстников. Вскоре на ночь сюда таскался уже почти весь Южный. Соотношение сил изменилось, весь лагерь целиком уже не мог противостоять пришедшей толпе. А тут еще всякие трения между городскими и местными: кто-то бабу между собой не поделил, кто-то кому-то что-то не так сказал, не так поглядел, все это грозило городским немедленной расправой как в личном, так и в общественном смысле, ведь колхозники — народ сплоченный, в военном деле более организованный (об этом см. выше). Единственной инстанцией, способной выслушать и понять интересы городских в споре с Юганьскими был Шпала. К нему начали обращаться по всякому поводу уже не только из девятнадцатой, но и из других школ. Местные приходили в ночное под бухом, да еще чтобы ночью не ПРОСТЫТЬ, набирали с собой вина мешками, а это рождало определенные трудности уже для преподавательского состава. Пришедшие орали за полночь во всю глотку песни идеологически вредного содержания, ругались матом… Учителя, выгнавшие Витьку из стройотряда, уже забыли и думать о своих прежних угрозах не засчитать ему практику. Теперь они тоже прибегали к помощи Шпалы, для наведения в лагере хотя бы относительного порядка. И Шпала помогал, насколько это было в его силах. Так, при его посредничестве была достигнута договореннось между учителями с одной стороны и местными с другой, что местные ведут себя на территории лагеря прилично: не скандалят, не задираются, не ругаются матом, не распивают спиртные напитки, не вовлекают в пьянку городских и т. п. А учителя в свою очередь не вызывают ежедневно из города наряды милиции (тем более, что среди лесов это дело вообще зряшное!) Не препятствуют общению местных юношей с городскими девушками, не выгоняют их с территории лагеря и из палаток… Причем, учителя понимали, что давить на Витьку и стращать его бесполезно. Не будет среди местных его, удержать толпу в каких-либо рамках вообще будет невозможно! Дискари, которые поначалу встретили Шпалу в девятнадцатой издевочками, теперь на «цырлах» перед ним ходили, не знали какой лестью вымолить у него прощение. Витька, как истинный «жентельмен» был великодушен: простил их!

Вначале в Шагаровку пришло немного народа — человек девять. Стали знакомиться с девушками. Тут-то городские и попытались вякнуть. Слава богу, не из их школы! Чувакам не понравилось, что у них отбивают баб! Ои пригрозили. Объяснили, что прежде чем заводить шашни, нужно узнать занята девчонка или нет. Пришедшие сказали, что они завтра представят свои аргументы на этот счет. Им ответили, что их будут ждать и смогут достойно встретить. Это была четвертая школа. Не преминули известить, что их район в городе имеет вес и что местные просто еще не знают заводских, поэтому такие борзые! Защита чести поселка — дело святое! У ребят, пришедших со Шпалой, были взрослые братья шофера. Машины в ту пору в поселке оставляли возле дворов, чтобы не ходить пешком, ну и подвезти, если кому чего понадобится. Со всей истинно колхозной широтой и хваткой обставили предстоящее мероприятие. На следующий вечер на плац лагеря зарулили два грузовика, битком набитые народом с колами. Номера машин замазаны грязью. Приехали все желающие от 14 до 24–25 лет. Драка дело добровольное, а не так, что захотел пришел, а захотел нет! Во времена ушедших в прошлое нашествий на поселок долбинцев и тридцатилетние мужики за колы брались, да что там за колы? Бывало — и за вилы, и за ружья! Ведь тридцатилетние тоже молодыми были. Эта традиция давняя!