Первый арест. Возвращение в Бухарест - [130]

Однажды вечером Тудорел как раз находился у меня, когда в дверях появилась его мать.

— Мальчик у вас? Скорей домой, миленький.

Блеклое и почти лишенное всякого выражения лицо женщины теперь выражало страх.

— Что случилось? — спросил я удивление, так как в этот час она обычно не интересовалась мальчиком.

— Razia[63], — сказала она, понижая голос до шепота. — У нас на этаже.

Вот, подумал я, глядя, как женщина уносит Тудорела, вот и конец! Вот ты и дождался конца… Я смотрел на дверь — сейчас она откроется, и это будет конец… Нет, так все же не годится — я заставил себя сесть и больше не смотреть на дверь. Но я не мог заставить себя не думать. Вот ты и попался, думал я, попался именно тогда, когда меньше всего ожидал. Раду сказал им адрес? Нет, конечно. От кого же они узнали? Если выйти в коридор, они перехватят меня у лифта. Это не Раду. Сбить с ног первого, как только откроется дверь? Бесполезно — там, наверное, несколько человек. Это не Раду. Эх, черт неужели все было напрасно? Анка придет утром, в девять. Если они устроят здесь засаду, она попадется. Нет, Раду ничего не сказал. А если спуститься по желобу на нижний этаж? Я посмотрел в окно. Не удержусь… У писателя горит свет. Он пишет. Как хорошо было бы перенестись вместе с ним в древний Рим. Ave Caezar — morituri te salutant![64] В Риме тоже была полиция. И в Афинах была полиция. Интересно, где не было полиции? И как предупредить Анку? Шаги приближаются. Только бы сохранить спокойствие и не показать им, что я испугался. Все ближе, ближе, ближе. Нет, кто угодно — только не Раду. Стук в дверь. Не у меня. Они прошли дальше? Не может быть. Нет, все-таки у меня.

— Вы разрешите?

В дверях стоял полицейский с лицом ласкового кота.

— Извините, что помешал. Am onoare[65] — субкомиссар Петреску.

Что это за церемонии? Я крепче прижался к стулу — только бы он не заметил, что я дрожу. Я и не дрожу. Дрожь где-то глубоко внутри.

— Я вас долго не задержу. Давайте поговорим откровенно, как два интеллигента… Я тоже был когда-то записан на юридическом…

О чем это он? Я плохо соображал, а он продолжал говорить:

— Вы давно здесь живете? Успели, наверное, присмотреться к жильцам? Мы допросили уборщицу, — к сожалению, она простая женщина. Послушать ее — выходит, что все здесь хорошие люди. Господин Василиу — хороший человек, господин Паску — тоже хороший, и господин Бутнару. А мы почему-то хотим посадить его в кутузку…

Что он говорит? Это невозможно! Бутнару — фамилия писателя. Они не за мной пришли? Он не знает, кто я? Его интересует Бутнару? Я посмотрел на полицейского. Он осклабился, обнажая два ряда маленьких острых зубов. А все-таки он похож на кота, подумал я и тоже усмехнулся. Я еще не мог произнести ни одного слова и улыбался вместе с ним.

— Господин Бутнару — писатель, — сказал я и вздохнул с облегчением: наконец-то я снова обрел дар речи. Интеллигент в полицейской униформе принялся хохотать:

— Ха-ха-ха… Браво! Отлично сказано: господин Бутнару — писатель. Эминеску, Крянгэ[66], Петре Беллу[67] и Илие Бутнару! Чудесно. Шефу это понравится. Он ведь тоже интеллигент. Шеф умрет со смеху: Илие Бутнару — писатель. Вы читали его произведения?

— Нет… Он пишет какие-то древние истории…

Полицейский снова взвизгнул:

— Браво! Интеллигентно сказано: древние истории. Именно истории. Бутнару начинен историями. Только они не древние, а вполне современные. Черт его знает, где он их выкапывает. Но теперь ему не поздоровится. — Полицейский понизил голос: — Могу сказать вам по секрету: Бутнару затронул одну особу женского пола, находящуюся в близких отношениях с одной особой мужского пола… самой важной особой мужского пола… Вы меня поняли?

Я ничего не понял. Я закрыл глаза, потом открыл их, но ничего не изменилось. Интеллигент в полицейской униформе по-прежнему находился в комнате. Вся эта нелепая сцена не была сном, и она продолжалась. И полицейский продолжал болтать. Он хотел узнать от меня, строго конфиденциально, как между двумя интеллигентами: какой образ жизни ведет Бутнару? Кто к нему ходит в гости? Женщины? Попойки? Картишки? Я сказал, что ничего не знаю. Редко бываю дома. Университет, лекции, библиотека… Полицейский кивал: это ему понятно, он сам был два семестра записан на юридическом. Очень жаль, что я не могу им помочь. Бутнару — продувная бестия. Профессиональный шантажист. Много лет промышляет сплетнями, грязными историями, подметными письмами. Но теперь он влип. Он затронул интересы одной особы женского пола, которая связана с одной важной особой мужского пола, самой важной особой мужского пола…

Я догадался, на кого он намекает: на мадам Лупеску — любовницу короля. И все-таки мне казалось, что я вижу сон и вот-вот проснусь. Убогая комната, слинявшие обои, старый секретер, розовое от огней небо в квадрате раскрытого окна. И напротив меня — болтливый субъект, один из тех, от кого я скрываюсь всеми силами, ведет со мной дружеский разговор, хвастая своей гнусной профессией.

Он просидел у меня целых полчаса и даже не спросил, как меня зовут, — он был преисполнен доверия к интеллигенции. И наша беседа продолжалась до тех пор, пока остальные интеллигенты в черных мундирах не закончили обыск у Бутнару и не увели его с собой. Я видел, как они проходили по коридору. На лице арестованного застыло то самое олимпийское выражение, которое он напускал на себя по утрам, когда бухгалтер Паску приставал к нему с новостями дня — они его не интересовали, он промышлял только отбросами и помоями дня. Впереди арестованного шел рослый полицейский и нес в обеих руках папки с бумагами — «архив писателя». Одна бумажка вылезла из папки, Бутнару заметил и заботливо запихнул ее обратно. Он не терял надежды еще когда-нибудь использовать свой «архив».