Первый ангел - [22]

Насилие. Такая же тонкая грань, как и «психическая норма». Даже тоньше. Когда Вас режут ножом, вы кричите и сопротивляетесь, кажется, всё очевидно. А если Вы были в шоковом состоянии от травмы, потеряли сознание, и просто не могли сопротивляться и хирург провел Вам срочную операцию? Хуже того, мог еще и химическим способом лишить Вас сознания! Это насилие? Или спасение жизни? Если операция прошла успешно, Вы проснулись и благодарите спасителя — кажется, всё очевидно? А если не успешно? Мы оправдаем хирурга его добрым намерением? Тогда что вообще является критерием насилия? Если наше согласие неважно, сам физический процесс — нож, рассекающий плоть — тоже не факт, хороший результат — не обязательно. Остается доброе намерение резчика? Вещь тоньше паутинки. Даже в обычной медицине, согласие пациента на операцию или отказ редко являются квалифицированными. Ведь для понимания истинных причин, рисков и последствий операции нужны специальные знания врача. Может ли воля пациента быть свободной, если он вообще не понимает, о чем говорит? «Нет», — Мефистон был в этом убежден.

— «Свобода — это осознанная необходимость», ты быстро учишься на Красном пути — положительно, голоса не могли без поговорок.

— Чем это отличается от тебя в детстве? От мудрых родителей с их заботой и таблеточками, — вступил Синий, — Ответь сам себе.

— Безусловно, у них было доброе намерение, как они думали. Но тут как раз они не понимали, о чем говорят. Поэтому свобода была только у меня, и я сопротивлялся.

— Чем это отличается от позиции любого, кто отказывается от лечения? Психов особенно, разве многие из них считают себя такими? Посмотри на тебя в детстве кто-то со стороны, разве они встали бы на твою сторону, а не на сторону мудрых родителей? — Синий был мастер вопросов.

— Но я был прав! — Мефистона задели за живое — Кому как не вам это знать!

— Значит, и доброе намерение тоже не критерий для насилия? Решает лишь то, кто оказался прав в конце?

— Получается так…

— Отлично. А кто судья, прав ты или нет? Может лучше было бы с таблеточками? Ни тебе Круга, ни проблем, ни прикидываться не надо, ни скрываться. Благодать. — Синий получал удовольствие от сомнения во всем.

— Но это был бы не я. Столько возможностей, знания, силы потеряно! Ведь очевидно, что Навь это огромный потенциал. Какие новые силы природы были обузданы без риска?

— «Сила», вот ты произнес ключевое слово, мальчик — Красный так и не оставил детского обращения, хотя Мефистона даже мама давно так не звала. — Ты прав, потому что стал сильнее, да?

— Да, пусть так, чёрт возьми! Что вы от меня хотите?

— Откровения — когда голоса звучали в унисон, момент был поистине значительный.

— «Кто сильнее тот и прав»? Великие же вы мудрецы.

— Не притворяйся, стыдно. В детстве ты не был сильнее. Ты стал сильнее сейчас! Сила не существует сама по себе. Ты верил, что прав и в этом была твоя сила. Абсолютная решимость рождает силу из ничего. И ты ей обладал — красноречие Красного было редким и от того еще более мощным.

— И обладаешь! Только на ней держится твоё многолетнее терпение и Долгая Война — поддержал Синий.

— Абсолютная вера в правоту нашего дела, что всё не напрасно и цели оправдают средства — Мефистон закрыл глаза и говорил как нараспев — Она оправдывает насилие, вторжение, риск и жертвы. Ради великой цели.

— Это всегда было в тебе. Это единственный закон развития. Кто же судья, когда и насколько можно преодолеть волю другого? Что есть благо?

— Никто, кроме меня. Я один несу бремя. Оправдай меня Бог и История. Кто верит, тот и правит — как священник во время службы Мефистон принял свою роль — Я понял, что вы хотите сказать. Я сам скажу вам больше. Главное насилие, которому мы должны противостоять это инертность, сопротивление природы и мира. Преграды знанию, пространство и время, смертный страх и слабости плоти. Против них я начал свою войну в детстве и перед ними я не остановлюсь сейчас. Подайте мне топор.

— Да будет так.

Решить было легче, чем сделать. Болезненные эксперименты могут привлечь болезненное внимание. Чрезмерный энтузиазм в общении с «тяжелыми» больными тоже подозрителен. Мефистону пришлось долго ждать подходящего случая. Своего дежурства, тихой ночи и наличия пациента, которого назвали бы «овощем». Для обычного человека покажется страшным, насколько лихорадочно активным бывает мозг, хотя внешне человек пускает слюни и не встает с кровати.

Когда тело становится тюрьмой, с ума может сойти любой. Мефистон прекрасно видел эти мучения. И собирался с ними покончить. Убедившись, что сёстры далеко, он закрыл дверь в палату и сел рядом. Внешне, пациент не подавал виду, что вообще заметил его приход, также скулил лицом к стене, но Мефистон видел его мысли и знал, что в центре внимания. Если возможно такое представить, то в чужих мыслях была надежда и отчаяние одновременно, безнадежность текущего и опасение, что может быть хуже. Не стоит и спрашивать, какая психическая травма может настолько повредить рассудок, чтобы целиком оторвать его от тела. Мы смотрим на безвольное тело и не подозреваем, какой крик души раздается внутри. Есть такие уровни ужаса, для которых просто нет слов. И Мефистон собирался в них погрузиться.