Первый ангел - [21]

Да и Бог бы с ними с проблемами, его целью был новый мир с признанием могов и психическими силами на службе расы. Следовательно, если сдвинуть общественное клеймо с самих убеждений, со слов, мыслей и странных видений, это уже будет успех. Тогда хотя бы признаваться в том, что ты слышишь голоса, видишь демонов или читаешь мысли будет не зазорным. А вдруг и правда? Ну-ка покажи. И вот если правда, тогда и будем разбираться, на что ты сгодишься.

Беда в том, что показать надо еще уметь. Многие ли великие люди, музыканты, спортсмены, ученые, могли взять и «показать» свои таланты еще в детстве? Едва ли. Почему сказать «я слышу музыку сфер» и записать её потом на бумагу, как Моцарт, это норма. А сказать «я слышу чужие мысли» — это диагноз, только потому что в детстве ты не можешь этого доказать?

Хуже того, как правило, такое признание услышат первыми Ваши близкие люди. Можно ставить деньги, что они постараются такие мысли в Вас подавить, выкинуть и забыть. И вот, Вы сами стали себе худшим врагом, поверили взрослым, подавили свои силы, стали пить таблеточки и глядишь, лет через десять-пятнадцать станете обычным, респектабельным пациентом психиатрической клинки. Или всю жизнь так и будете себя бояться. Вот эту проблему он должен и будет решать.

Постепенно, в своих беседах, заметках и статьях он продвигал ключевую позицию: «Норма это всё, что может служить сообществу. Безумие это норма, если может сработать, если делает нас сильнее». А вот сможет ли оно сработать, совершенно другой, не врачебный и не постыдный вопрос. Безумная храбрость отличная вещь на войне и в беде. Безумная фантазия может дать нам гениальных художников, режиссеров, писателей, даже ученых! Ведь, как известно, «открытие делает тот дурак, который не знал, что это невозможно». И когда ребенок скажет, «я слышу голоса», его надо направить на тестирование и учебу к мастерам особых знаний, а не к врачам. Пусть большинство отсеется как фантазеры или реально больные. Даже один найденный мог изменит всё.

Сколько веков мы топили в болоте свои прорывы потому, что в них было трудно поверить? Сколько открытий сгнили в бумагах, в невысказанных проектах из-за необходимости «делать что-то полезное»? Сколько ученых прокладывали себе дорогу через насмешки, невежество, злую волю, чтобы на склоне лет или даже после смерти стать Ломоносовым, Менделеевым, Циолковским! С этим пора покончить. На дворе век информации, самолетов и космических кораблей — всего, что казалось безумным еще вчера. Так признаемся же себе в этом и перестанем крутить пальцами у виска. «Триумф безумия сегодня — свет будущего завтра» — надо будет плакат сделать», — с улыбкой представлял себе Мефистон, — «Похвалу Глупости»3 уже написали, пришел черёд «Похвалы Безумию».

Не беда, что его работы не скоро увидят свет. Время придет, медленно, но неотвратимо. Посеянное взойдет.

Помощь другому человеку всегда оставляет приятное чувство, особенно когда сам знаешь и видишь сделанные твоей рукой изменения. Особенно когда сам человек знает и видит, выражает и чувствует глубокую признательность. Особенно когда в Нави ты можешь ощутить её искренность максимально остро, непосредственно, без слов. Впервые Мефистон чувствовал, что его сила, его дар, меняет мир к лучшему, оправдывает Долгую Войну и роль могов на земле. Оправдание, чувство собственной уникальной важности, сколько лет он шел к этому моменту…

— Голову только не потеряй, вершитель судеб! — к добру или худу, Красный редко позволял ему витать в облаках.

— Всегда приятно сделать что-то и видеть результат, это пьянит, даже вызывает привыкание, но помни, что наши цели выше. Вся эта психиатрия лишь маленький шаг, средство, топливо Долгой Войны — деловито поддерживал Синий.

— Средствами тоже можно наслаждаться, а то жить не захочется. Момент триумфа надо уметь так смаковать, чтобы до следующего хватило сил — Мефистон и так знал, что они правы и не стал длить беседу.

Было бы неверно представлять его контакт с пациентами как непрерывный победный марш, чудесные исцеления и занятные открытия на легкой практике телепатии. Бывало и такое. Но чаще сознание действительно психически больных напоминало запутанный фильм ужасов или детектив без разгадки. Только в них приходилось жить и погружаться вместе с пациентом, разделяя его страхи, холодный пот и видения. Психические силы не волшебная палочка, каждое применение само по себе истощало Мефистона, а распутывание клубков безумных загадок и противоречий в потемках чужих душ — вдвойне. Чаще всего они хотели помощи и пускали его добровольно в свою голову, даже к неприятным и болезненным точкам. Но не всегда. И это знаменовало новый этап его работы, телепатию вторжения.

Вопрос родился сам собой. Ты видишь больного, знаешь, что можешь ему помочь, но природа его недуга такова, что он может этого не знать, не верить, да просто не понимать. Или понимать, но не желать. Только много ли значения мы придаем желаниям сумасшедших? Потому они и оказались на лечении. Мефистон в своих мысленных путешествиях порой наталкивался на закрытые двери, замурованные чердаки, комнаты без окон, запертые сундуки и даже темные чащи лесов, где ветви сплетаются так густо, что не пройти — как только не представляли себе пациенты защиту своих сокровенных тайн. Иногда удавалось помочь, не переходя черту. Не все наши тайны связаны с болезнями. Иногда это просто тайны, или то, что хочется забыть. Но иногда он понимал, что вот за этой запертой дверью, бьется и кровоточит причина болезни, безумия и разлада психики. Что делать тогда, пожать плечами и уйти, или достать топор?