Первые ласточки - [15]
Елення, подпоясанная, как и все женщины, кушаком и в башмаках на голых ногах, взяла Ильку на руки.
— Оп-па! Тяжелый ты стал… — И обратилась к матушке: — Мы пойдем за амбар копать глину.
— Идите, идите! Веселей будет ему, — ответила матушка.
— Вуся, Анн, — приветствовала соседку Кузь-Матрена старческим дрожащим голосом.
— Вуся! Привет!
— Мужики на рыбалке, а бабы кирпичи собираются делать, — кивнула Кузь-Матрена на женщин. — Ватагой дело спорится. Так жизнь и идет. Так и идет.
— Идет жизнь, — ответила Анн и указала место рядом с собой. — Садись да расскажи, как живешь-поживаешь.
— Не слышу!.. — Кузь-Матрена приложила руку к уху.
— Садись, говорю, тогда услышишь. — Старуха Анн прибавила голос. — Как живешь-здравствуешь?
— Верно говоришь, солнышко теплое, — улыбнулась Кузь-Матрена.
На ней пусто, как на жердине, до самой земли повисал выцветший сарафан. Поверх кокошника — синий платок в белую горошину. Лицо вытянутое, сморщенное, словно подгоревшая шаньга, безбровое, с маленькими смешливыми глазками, с мясистым носом и выдвинутым подбородком. Она долго приноравливалась, чтобы присесть на низкое крыльцо. Наконец присела, как угнездилась.
— Вот теперь хорошо! — И подставила ухо: — Что говоришь?
— Как живешь-здравствуешь?
— Живу, слава Богу! — ответила Кузь-Матрена. — Вот только слышу немного слабо. Да глаза уже не те. И ноги тянет войтээ, северный ветер, рематизм называется. И зубов некоторых нету. А про внутренности лучше и не говорить — все дрянь. Даже память теряю…
— Охо-хо! Худо дело!..
— Худо, худо, — качала головой Кузь-Матрена. — А так остальное — хорошо, здорова…
Старуха Анн хохотнула:
— Остальное!.. Ну ты скажешь! А как живет муж твой, Эндрей?! Что-то давно не видела кума…
— Болеет. Лежит, не встает. А может, уже выживает из ума — древний стал. — Кузь-Матрена вздохнула. — Пора — девятый десяток подходит. Сегодня говорит: «Вот беда! Овечки-то наши давно потерялись. Надо искать. Пойду сам». А сам даже не встает. А овечки в ограде. Потом, верно, сюда подались.
— Да-а, — посочувствовала старая Анн. — А овечки-то ваши, верно, были здесь!
— Знаю, знаю, — закивала Кузь-Матрена, — я потому и пришла. Время стричь их. Тепло стало. Пускай пока травку щиплют, а мы поболтаем немного. Ты все возишься-нянчишься?
— Вожусь, нянчусь!.. О-о-о! — Старуха Анн, смеясь, быстро взяла внучку на руки. — Вот тебе и раз! Проговорила с тобой! Новые чулочки на нее надела, а она… молчком…
Кузь-Матрена засмеялась:
— Это у них в обычае… Кажись, Груней зовут?
— Груней! Вот так и живу — вожусь, нянчусь, старею! Что мне делать больше! А кум, говоришь, древним стал, ум за разум заходит?
— Ум за разум, — вздохнула Кузь-Матрена. — На днях разговор завел про Ухту. В Ухте ведь он родился и вырос, а я сама-то из села Усть-Ухта. Молодость там прошла, встретились там и поженились. Потом сюда, за Камень пришли. Нужда заставила. Так вот до женитьбы-то он в Ухте работал, соль добывал. А помимо соли-то горящую воду, непть называется… Красивый Эндрей-то был. И я тоже ничего.
— Ты, оказывается, хорошо помнишь?
Кузь-Матрена, довольная, усмехнулась:
— Когда как… А про что мы говорили-то?
— Вспоминала молодость, — подсказала Анн.
— Да! Да-да, — закивала Кузь-Матрена.
— А что это он разговор-то про Ухту завел?!
— Эндрей-то? — Кузь-Матрена приставила левую руку к уху. — Вспомнил свою молодость ухтинскую. Никогда не вспоминал, а тут вдруг вспомнил. Меня-то, говорит, в Ухте вспоминают, ждут, наверно. Придется съездить в Ухту, привезти соль и горящую воду. За Камнем-Горой-то, в Мужах али Березовом, нету в помине соли и непти. Сказывает, съезжу, пожалуй, непременно. Девок хоть увижу. Вот лешак-старик. Тьфу!.. — И обе засмеялись.
— Ой, мне ведь идти пора, — спохватилась Кузь-Матрена. — Овечки-то мои убегут от стрижки. Я про них и забыла. — Она с великим трудом поднялась на ноги, опираясь о посох.
Из-за амбара вышла шумная ватага. Взрослые несли на носилках глину, дети баловались. Илька был на руках у Еленни.
— Вот и осень пришла-пожаловала. — Гриш стряхивал у порога снег с меховой обуви. — Река стала насовсем. Хорошо, что успели привезти сена на распутицу. Теперь можно и терем-теремок достраивать помаленьку. А там гимги-морды[9] поставлю и — на лыжи, лесовать-охотиться. Нельзя мне бросать это дело сейчас — каждый рубль-копейка пригодится…
— Пригодится. — Радостная Елення стояла у печи, помешивая в небольшом чугунке кашу. Засмеялась: — Заварил кашу — доваривай…
Гриш вернулся с путины с неплохим заработком — от сдачи рыбы рыбтресту получил больше двухсот рублей. К его приезду Елення и мох приготовила, и кирпичи сделала, и сено поставила. Все как надо. И ребятишки живы-здоровы. Февра уже ходит третий год в крохотную школу, а Илька целыми днями корпит над «писаниной» — научился держать пятерней огрызок карандаша и рисует на клочках бумаги «гуренек» — домовых и банных.
После завтрака Гриш, одетый по-рабочему, взял топор и нетерпеливо направился к заветному дому — будущему терем-теремку. Словно впервые внимательно осмотрел венец. Походил, полюбовался, задумался. И вдруг понял — прав был Куш-Юр — мала избенка.
Переиздание одноименного романа, повести «Последняя кочевка» и рассказов старейшего ненецкого писателя. Произведения, написанные на автобиографической основе, воссоздают историю Тюменского Севера 20-х–30-х годов нашего столетия.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.