Первое дело Матильды - [33]

. А когда я её коснулся, в голове у меня внезапно вспыхнули картинки. Как короткие эпизоды из какого-нибудь фильма. Я увидел маленького толстяка в пиджаке с блёстками на сцене караоке-бара, который самозабвенно вопит какую-то песню. Ни разу не попадая в ноты. И это… это стало первой зацепкой, которая вывела меня на след «заговора караоке». На то, что заговорщики обменивались секретной информацией на глазах у всех, немного изменяя при исполнении текст песен. А это… – сыщик смотрит в окно на метель, – это с тех пор повторялось снова и снова: меня… ну, как бы окликают предметы, каким-либо образом связанные с преступлением. Чтобы сообщить важную информацию – во всех делах, за которые я брался. Понимаю, как безумно это звучит, – прибавляет он со смущённой улыбкой. – Я ведь и сам не нахожу этому никакого объяснения.

Я таращусь на него округлившимися глазами. Возможны три варианта, проносится у меня в голове. Первый: удара по голове никогда не было. Этой историей Рори каким-то образом проверяет меня. Или просто дурачит. Но это с ним совершенно не вяжется. Вариант номер два: удар был, и после него у Рори основательно поехала крыша. Или третий вариант: он говорит правду! Это подтверждают седые волосы и тот факт, что он раскрыл все дела, которые вёл.

– Ещё раз, только для уточнения, – говорю я. – Предметы, которые связаны с преступлением, окликают вас, и, дотрагиваясь до них, вы видите картину преступления, и преступников вам преподносят, так сказать, на блюдечке?

– Э-э-эм… нет, – возражает Рори. – К сожалению, всё не так просто. Во-первых… ну да, эти предметы не всегда тут же громко меня призывают. И говоря «окликают», я, разумеется, не имею в виду, что они кричат, а… Скорее они посылают молчаливые сигналы. Иной раз, оказываясь на месте преступления, я тотчас принимаю мощный сигнал. Иногда даже от нескольких предметов в этом помещении. Но может случиться и так, что сигнал очень слабый. Тогда, чтобы принять его, мне нужно больше времени. Например, в деле синей устрицы, когда я в течение трёх дней снова и снова проходил по кухне ресторана мимо ножа для приготовления суши, пока вдруг не уловил исходящий от него слабый сигнал. – Рори делает короткую паузу, чтобы откашляться, и тихим голосом продолжает: – И не то чтобы предметы раскрывают мне, как произошло преступление или кто его совершил – такого ещё ни разу не случалось, – но они показывают вещи, которые так или иначе связаны с преступлением или преступником. Иногда это изображения каких-то людей или мест. Иногда я слышу голоса, слова или фразы. Так было в деле говорящей саламандры. Или я вижу перед собой какое-нибудь число. Когда я шёл по следу банды Вальдо, это было «четыреста двадцать». Я дотронулся до пепельницы – и в голове у меня внезапно выскочило это число. Выяснилось, что тайные встречи банда всегда проводила в четыре часа двадцать минут. Иногда предметы передают только какое-то чувство: алчность, или зависть, или ревность. Иногда это могут быть печаль и боль, – глядя мне прямо в глаза, Рори нервно моргает. – Так, словно у предметов есть… э-э-э… память, которая запечатлевает поступки и мысли. И словно они делятся со мной своими воспоминаниями.

Вероятно, большинство людей теперь уж точно порекомендовали бы Рори обратиться к хорошему неврологу – я же, удивительным образом, именно в этот момент убеждаюсь, что он говорит правду. Потому что о своей сверхспособности он рассказывает, не подчёркивая, что она делает его кем-то выдающимся, а так, будто ему от этого стыдно и неприятно. И кроме того, всё это мне кое-что напоминает: несколько недель назад мы с госпожой Цайглер смотрели по телевизору один репортаж. Речь шла об англичанке, которая в результате аварии получила тяжёлые травмы головы. Она полностью поправилась, но случилось нечто загадочное: эта женщина внезапно заговорила не только на английском, но и на безупречном французском. И это при том, что она за всю жизнь ни разу не была во Франции и не учила французский в школе. Для её врачей и семьи эта история осталась абсолютной загадкой. И для самой женщины тоже. Если случаются такие чудеса – разве не мог этот удар по голове что-то изменить в мозгу у Рори? И разве не мог он из-за удара приобрести способность, которая кажется невероятной лишь потому, что она есть только у него?

Проходит какое-то время, пока я обретаю дар речи:

– Значит, вам нужно дотронуться до какого-то предмета, и тогда…

– Нет-нет, – говорит Рори, нервно почёсывая голову. – Одного предмета недостаточно. В каждом деле, чтобы выйти на след, я должен прикоснуться к трём-четырём. В деле смертоносных снежных шаров их было даже одиннадцать. И сложность в том, чтобы установить взаимосвязь между тем, что тебе показывают разные предметы. Тогда, в деле хихикающей мадонны, мне пришлось выяснять, как связаны между собой молитвенник, лимонный йогурт, число «семь» и звук слива воды в унитазе. Нужно научиться сопоставлять, иначе все отдельно взятые факты ничем не помогут, – застенчивый детектив обессиленно обводит рукой разложенные в комнате пожитки: вазы, скульптуры, карнавальные ордена, формы для выпечки, кухонную технику… – Каждый их этих предметов каким-то образом связан с тем или иным преступлением, – тихим голосом поясняет он. – Но все с разными. Я наталкивался на них случайно. Так сказать, между делом. Они что-то вроде архива нераскрытых дел. Я занимаюсь ими, когда у меня нет заказов. Например, китайской вазой, там, впереди, – закрыв глаза, сыщик проводит пальцами по тонкому фарфору. – Я чувствую, что она связана с каким-то преступлением. Каждый раз, когда я дотрагиваюсь до неё, у меня перед глазами появляется дом в болотистой местности. Но без другого предмета, как-то относящегося к тому же преступлению, она для меня бесполезна. Но кто знает: возможно, когда-нибудь мне попадётся такой предмет, и я установлю взаимосвязи.