Первое дело Еремея - [6]

Не перебрался. Тихая, зеркальная гладь превратилась в бурный водоворот. Олень закричал, и крик его, пронзительный, тоскливый настолько напоминал женский, что сердце сжалось, а потом забилось вдвое быстрее.

— Снапшер! — воскликнул Боррис.

Да, это был снапшер. Не очень большой, хотя это отсюда, издалека. А там, внизу, по другому.

Олень ещё раз крикнул, коротко, безнадежно — и исчез в глубине. Волки, поджав хвосты, метнулись назад, в тайгу.

Минуту в отряде царило молчание. Что снапшеру копья и мечи, зубочистки.

— Я никогда не слышал, чтобы снапшеры водились в Юкке, — Боррис старался говорить спокойно, но бусинки пота на висках выдавали волнение. — Так далеко к северу они, по-моему, вообще прежде не встречались.

— Если бы мы попытались перейти Юкку здесь, то… — начал было страж Шалси.

— То олень, наверное, остался бы жив. А мы — нет. Мастер Еремей, куда нам следует идти, вверх или вниз по течению? — Боррис просил так, словно полностью полагался на семинариста. Нет. Он не словно полагался, он действительно полагался на Еремея.

Юноша замер, прислушиваясь.

Хотел бы он быть так уверен в себе, как в нём уверены стражи…

Река, длинная, прихотливая Юкка предстала перед внутренним взором. Он в самом деле видит или все это — игра воображение?

Видение мелькнуло и исчезло.

— Вверх, — Еремей постарался говорить буднично, просто. — Нам нужно идти вверх. На два дня пути.

Стражи границы очень, очень спешили, но никто и не подумал усомниться в верности решения мастера Еремея.

Караван двинулся на восток.

Глава 3

3

Туман, казалось, был порождением самой земли. Густой и плотный, он стелился понизу, не доставая клосю и до колена, но укрывал землю полностью. Не видно, куда ступать. Умные животные шли медленно, осторожно, неровен час угодить копытом в ямку. Если медленно — не беда, успеет вытащить, но если на бегу — плохо.

По счастью, ямки, норки, камни попадались редко. Пусть и дальше будет так.

Еремей соскочил с клося. Теперь он часть пути шёл пешим, благо из-за тумана скорость продвижения каравана сравнялась со скоростью человеческого шага.

Пользы от тумана, конечно, никакого, но роптать на стихию глупо. Какая есть, такая есть.

Где клосю по колено, человеку по пояс, даже и выше. Он шёл в тумане, а казалось — плывёт. Шёл, подражая клосю и стражам — те тоже время от времени разминались. Сначала следовало опустить ногу, удостоверится, что земля ровная, и лишь затем переносить на неё вес. Первые шаги выходили медлительными, неуклюжими, но затем появилась сноровка, и Еремей шёл немногим медленнее ходьбы обычной. Зато шаг получался крадущийся, бесшумный. Богатырь Боррис говорил, что разведчику туман — лучший учитель. Отчего ж не поучиться, если представился случай? Может, и пригодится.

Учился Еремей не только искусству крадущихся шагов. Здесь, в тумане проснулось чувство предвидения преград. Однажды он за сто шагов обнаружил снежную гидру. Богатырь остановил клося, остановился и весь отряд. Для хорошо одетого человека снежная гидра не опасна, но беззащитные ноги клося могут пострадать от жгучих щупалец-стрекалок. Боррис опустил на лицо вязаную маску, надел прочные перчатки из кожи змееглава, и с мечом в руке осторожно пошёл вперёд.

Щупальца взметнулись из тумана, пытаясь оплести, поразить добычу. Для гидры человек всего лишь добыча, наподобие куропатки или ледового кролика. Да не каждую добычу переваришь, все-таки богатырь не кролик. Острый меч рубил щупальца, словно траву. Затем весь отряд долго собирал веточки, и Боррис развёл костёр — всем кострам костёр. Обычно костёр стражей границ неприметный, бездымный, чтобы и пищу приготовить, и согреться, и себя не выдать, да и валежника извести поменьше, но сейчас жгли от души. Если не выжечь землю, то спустя луну вместо одной гидры из порубленных щупалец образуется целое сплетение, втрое, впятеро больше прежнего. Поэтому стражи тщательно собирали обрывки плоти снежной гидры и бросали в огонь. Искать их в тумане было трудно, и потому вокруг раскидали горящие ветки — чтобы выжгло основательно, если какой кусочек и пропустили, всё равно сгорит.

Гидра — тварь неразумная, не знает ни зла, ни добра, и уничтожали её без ожесточения. Будь она в стороне — прошли бы мимо, но гидра расположилась на тропе. Оставь сейчас, следующий путник мог бы угодить в её объятия. Чистить тропу — одна из задач стража границы, и потому они провели полдня, оставили после себя черную плешь, но Боррис поступить иначе просто не мог.

Второй случай был попроще — северный альбатрос летел в вышине, и Еремею удалось овладеть сознанием птицы. Всего на несколько секунд, но удалось — он увидел с высоты и отряд, и поредевшую тайгу, и реку в стороне, и холмы у горизонта. А горизонт был далеко, очень далеко!

Контакт с альбатросом длился недолго — птица, почувствовав чужое присутствие в мозгу, поставила блок, и Еремей потерял связь. Но всё же она была, связь, несомненно была! Получается, упражнения шли на пользу. Кончено, его успехи мизерны по сравнению с тем, что может Вениамин Голощёков. Голощёков овладевал сознанием практически всех существ и подчинял их своей воле совершенно. Птичьего блока он бы просто не заметил, настолько сильна его ментальная сила. Порой Голощёков, шутки ради, глазами мыши подглядывал за однокорытниками, а потом изображал сеанс ясновидения — давно, три зимы назад. Сейчас Голощёков стал серьёзнее, пустяками не забавляется.