“Первая любовь”: позиционирование субъекта в либертинаже Тургенева - [9]
Что же это за “другая” любовь? Нет ли здесь какой-нибудь путаницы, противоречия в терминах? Или, быть может, эта “другая любовь” просто имеет своё место в иерархии восхождения к божественному Эросу греков — быть может, даже находится на самой вершине этой иерархии? Ставить так вопрос, однако, — просто не утруждать себя вопрошанием ни греческого эроса, ни разобранной притчи.
Между тем, на размышления наводит уже то обстоятельство, что в греческом тексте разобранной истории нигде не употребляется само слово “эрос” для обозначения любви. И здесь, и вообще в новозаветных текстах тщательно избегается само употребление слова ’ερως, эрос. Везде, даже там, где речь идёт о реалиях, покрываемых у греков словом ’ερως, употребляется совсем другой, редкий для эллинистического греческого, и вовсе отсутствующий в классическом греческом термин ’αγάπη, агапэ.
В употреблении этого достаточно редкого для греческой литературы слова “Новый завет” наследует традициям “Септуагинты” — перевода Торы на греческий язык, где слово “агапэ” использовалось для перевода созвучного с ним слова “ахава”[13]— любовь на библейском иврите.[14]Дело, однако, не в простом созвучии, а в том, что “ахава” очень далека от весёлого гармоничного эроса греков. Ахава — любовь как дрожание всей плоти, полностью отдающей себя во власть Бога.[15]“Новый завет”, однако, не просто наследует толкованию любви Септуагинтой. Оппозиция греческому пониманию любви радикализуется. Разобранный фрагмент как раз и демонстрирует, в рамках какой стратегии деконструируется греческий эрос и всё, что может напоминать его работу в еврейском контексте.
В более же широком контексте событие Искупления и состоит прежде всего в беспричинном, вне каких бы то ни было “заслуг” со стороны рода людского ниспослании Благодати Божественной Любви через посылание на жертву божеского Сына, Иисуса. Реакция Иисуса на поведение грешницы из разобранной истории — маленькая капля, сквозь которую отражается глобальный переворот, производимый в мире людей пришествием Иисуса. Через распятие Иисуса — невероятную в мире стандартной жертвенной экономии жертву-любовь — люди — без различия на эллинов и иудеев — получают — уверовав в мистический смысл этого распятия — возможность смыть с себя первородный грех и получить Спасение. Любовь, т. о., — дар Благодати, дар жертвенной, вне идей о воздаянии и обладании, отдачи себя — как Богом по отношению к людям, так и любым человеком по отношению к Богу. Речь, разумеется, не только о событии Распятия, жертвы Богом-Отцом Бога-Сына ради людей, отвергающих эту жертву. Весь смысл деяний Христа, его притч и чудес, изложенных в Евангелиях, совершенно не понятен вне чтения через призму так понятой любви. Любовь Бога не заслужить ни соблюдением Закона, ни благими деяниями. Особенно исполнением того и другого как гарантиями расположения со стороны Бога. Только полная отдача себя, во всём дрожании плоти, во власть деятельной молитвы о ниспослании божьей любви — так, как это делает грешница из разобранной истории — может поставить человека на дорогу, на которой он, быть может, обретёт дар Благодати. Божественная любовь излучается всегда, эта та сила, которая даёт миру быть, сила более универсальная и могучая, чем сила всемирного тяготения[16]— но попасть под её расположение можно только непрестанной работой сердца, непрестанной работой любви к Богу через любовь к его творениям — без всяких гарантий получить божественную любовь в качестве “компенсации” и “вознаграждения”. И нет ничего более далёкого от любовной работы сердца и сердечной молитвы, чем дух вожделения и обладания — другим телом, мудростью или красотой. Если перевести это в проблематику “Пира”, то посредничество Христа и посредничество Эрота между миром людей и миром Богов — два принципиально разных типа отношений. Эрот — Бог связывания и обладания, Христос — Бог рассечения и безвозмездного лишения. Эрот своим существованием связывает два мира и являет энергию овладения мудростью, Христос же рассекает все те связи, которыми держится иллюзия устойчивости существования перед лицом Бога, лишает всяких гарантий вознаграждения — с тем, чтобы сила любви, сила дрожания плоти[17], превратилась в главную силу, держащую человека на земле. Только в этом контексте можно понять постановку под вопрос телесных отношений любви и прославление девства в Евангелиях. В той мере, в какой телесные отношения приводят человека в круг обладания телом другого, в круг осуществления любви через овладение и обладание — в той мере человек выпадает из круга божественной любви, из круга Благодати — и в той мере плоть должна пониматься как помеха божественной любви, как проклятие, доставшееся от “ветхого Адама”. Плоть обладания не может дрожать. Плоть новая, плоть, способная воспринять дар Благодати, — эта плоть не от мира, где господствует Эрот. И если Иисус принёс меч, который разрубит все связи людей — и семейные прежде всего — то речь идёт именно о кровных связях обладания, в которых отношение к Богу вторично и дополнительно отношению с ближним. Только ощущая все свои отношения с миром как следствие и продукт отношений Любви-Благодати, как любовный дар свыше, а себя в этом мире — как “Объект”, реальность которого тождественна степени открытости отношению от Другого, способен человек удерживаться в мире, устрояемом событием Искупления.
Когда в России приходит время решительных перемен, глобальных тектонических сдвигов исторического времени, всегда встает вопрос о природе города — и удельном весе городской цивилизации в русской истории. В этом вопросе собрано многое: и проблема свободы и самоуправления, и проблема принятия или непринятия «буржуазно — бюргерских» (то бишь городских, в русском представлении) ценностей, и проблема усмирения простирания неконтролируемых пространств евклидовой разметкой и перспективой, да и просто вопрос комфорта, который неприятно или приятно поражает всякого, переместившегося от разбитых улиц и кособоких домов родных палестин на аккуратные мощеные улицы и к опрятным домам европейских городов.
Данное интересное обсуждение развивается экстатически. Начав с проблемы кризиса славистики, дискуссия плавно спланировала на обсуждение академического дискурса в гуманитарном знании, затем перебросилась к сюжету о Судьбах России и окончилась темой почтения к предкам (этакий неожиданный китайский конец, видимо, — провидческое будущее русского вопроса). Кажется, что связанность замещена пафосом, особенно явным в репликах А. Иванова. Однако, в развитии обсуждения есть своя собственная экстатическая когерентность, которую интересно выявить.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Китай все чаще упоминается в новостях, разговорах и анекдотах — интерес к стране растет с каждым днем. Какова же она, Поднебесная XXI века? Каковы особенности психологии и поведения ее жителей? Какими должны быть этика и тактика построения успешных взаимоотношений? Что делать, если вы в Китае или если китаец — ваш гость?Новая книга Виктора Ульяненко, специалиста по Китаю с более чем двадцатилетним стажем, продолжает и развивает тему Поднебесной, которой посвящены и предыдущие произведения автора («Китайская цивилизация как она есть» и «Шокирующий Китай»).
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.