Перстень старой колдуньи - [31]

— Ой, Сереженька! — ахнула Ляля, извлекая из хрустящей бумаги маленький зимний пейзаж — акварель в деревянной полированной рамочке. Чудо какое!

— Это вам и на новоселье, — пояснил Сергей Александрович, — и к Рождеству. Видишь, там, за лесочком — церковь виднеется.

— Ого! Ну, старик, ты даешь! — восхищенно причмокнул Санчо, принимая коробку, в которой таилась бесценная бутылка коньяка «Курвуазье». — Это ж мой любимый! И как угадал…

— А деды Морозы — они такие, — прищурился Овечкин, отводя свои темно-карие смеющиеся глаза. — Мы по звездам гадаем.

— Ну, давайте к столу! — позвала Ольга. — Дети, не отставайте.

— Погоди-погоди, — приостановил всеобщее передвижение Овечкин.

Он видел, что у детей с родителями Никиты явно назрел крупный скандал, и им меньше всего нужно сейчас присоединяться к застолью взрослых.

— Чет-то такое я слышал, пока к вашей двери приближался, будто ты, Женя за книжкой пришла? Так ты, Никита, дай человеку книжку-то. И проводи её.

— Слухай, Серега, эти красавцы такого вчера отмочили… — начал было старую песню Санчо. Однако боевой пыл его несколько поугас.

— И отмочили, и ещё отмочат. И не такое! А что вы хотите? Это ж их основное в жизни предназначение — отмачивать! Кстати…

Он порылся во внутреннем кармане своей кожаной куртки и достал сложенный лист бумаги. Тщательно развернул и преподнес Никите.

— А этот подарок, — кроме всех прочих, — вам с Женей. Тут адрес Нила Алексеевича Левшина в Абрамцево и точное описание, как туда добраться. А это, — он жестом фокусника добыл из кармана пятьдесят рублей, — деньги на дорогу. Ну, и на всякие там «Фанты»-«Спрайты»… А пропитание вам сейчас мать соберет. Лелька, давай-ка по-быстрому, у них электричка с Ярославки через сорок минут отходит. А следующая — через час двадцать, да ехать туда больше часа — так они не успеют по свету ничего разглядеть.

Последовала немая сцена. Овечкинский напор, кажется, всех сразил. Первой опомнилась Ольга.

— Сергей… ты что себе думаешь? Как это? Наш сын… — она едва не выпалила «неизвестно с кем», но вовремя сдержалась. — Сын с нами не будет встречать Рождество?

— И ничего страшного! — улыбнулся Овечкин. — Один раз не считается. А Рождество в Абрамцево — это он на всю жизнь запомнит. А потом никто не будет друг другу мешать: ни вы ему, ни он вам… Знаете, к этому уж привыкать пора.

— К… к чему — к этому? — заикнулась остолбеневшая Леля.

— К тому, что дети наши уже совсем взрослые. И всю жизнь их на поводке возле себя не удержишь.

— Ну, Сергей, если б не ты… — выдохнул Санчо. — Ну и хрен с тобой пускай будет по-твоему. Гуляй, рванина! — крикнул он совершенно ошарашенным детям, наклонился к сыну, дернул его за уши, а Женю — за длинный золотой сноп волос. — Ну… с Рождеством! Но после все же поговорим!

И, решительно повернувшись, двинулся на кухню готовить стол. Мистическая фигура — Овечкин — направился следом, предварительно подмигнув двум своим юным друзьям, сраженным этим нежданным чудом.

— Счастливого Рождества! — еле выдавила Леля, не глядя на них, и кинулась в ванную — плакать.

Ее единственный сын — кровиночка, счастье и надежда всей жизни уходил от нее. И с кем? Его уводила соседка, дочка пьяницы, дворовая девка… что может быть ужаснее и… банальней?!

«А может быть, так и надо? — спросила у своего отражения Леля, справившись со слезами и припудривая нос. — Что я знаю о ней? За книжкой пришла — за Волошиным… лепит из глины… Вон, Ломоносов тоже выбился из народа! Может и из неё выйдет толк? А скорее всего, это просто первое увлечение — сколько их у него ещё будет!» — пыталась она себя утешить.

Но утешение вышло слабое. И на кухню Леля вернулась в расстроенных чувствах. Правда, за хлопотами отвлеклась немного, а веселые розыгрыши мужчин скоро совсем поправили настроение. Тут привалили гости и пошел пир горой…

А Никита с Евгенией? Они стояли в прихожей ещё с минуту, не глядя друг на друга, потом он осторожно взял её за руку.

— Я в дороге тебе все объясню. Но ты должна мне поверить: я ни слова, ни полслова никогда никому не врал! Ну, может быть, только самую малость…

И это было истинной правдой. То есть, почти… Однажды, он сказал маме, что выпил молоко, а сам вылил его в раковину. Но он ведь тогда так это молоко ненавидел, да притом оно было с пенкой, и ему было всего пять лет… Да еще, когда накануне Нового года сказал родителям, что в футбол гонял…

— Я очень тебя прошу — поедем! — он стоял перед ней с этой своей изуродованной щекой, усталый, измученный… — Ты увидишь, как там хорошо, и печка для обжига…

— Но почему же твои родители так злы на меня? Что я им сделала? — Женя уже немного пришла в себя, но все ещё волновалась. — Почему твой папа сказал, что мы гуляли всю ночь? Кто ему об этом наврал, если не ты?

— Женя…

— Я не Женя! Я — Ева! — в глазах её снова засверкал злой недобрый огонь.

— Хорошо… Ева. Ты позволишь мне все тебе объяснить там, в Абрамцево? Ты все поймешь. И, клянусь, не обидишься на меня. Хочешь, я на колени встану?

И не думая, видит ли его кто в эту минуту, Кит бухнулся перед ней на колени и прижался лицом к худенькому стройному телу.

— Что ты делаешь, дурачок! Встань немедленно!