Перпендикулярный мир - [31]

Но о всемирном революционно движении Чурил не думал, он смотрел на Гвидонова, рассказывая все это, а губы его пересохли, и было видно, как по ним пробежали маленькие сухие трещинки.

— Махатмы, по определению, крутые мудрецы, далекие от сует обыкновенной жизни. Они, как мудрые обезьяны, сидят на пригорке, и смотрят, как люди в низине сошлись в войне. И мочат друг друга, почем зря… Как ты думаешь, что дает им такое олимпийское спокойствие?

— Вы так говорите, как будто они существуют на самом деле.

— Вот. Не веришь… А Бромлейн, человек поумнее тебя, постарше, и побольше по жизни повидавший, — поверил. Не просто поверил, а решил даже наехать на меня. И — наехал… Понимая, с кем имеет дело, и чем это для него может пахнуть. Они, евреи, все просчитывают. Этот тоже все просчитал. Какие последствие для него могут получиться. Хорошие последствия получились, большие… Но он — решился. Пошел на риск, — сделал этот поступок… Все потому, что ты не веришь в Шамбалу и махатм, а он — поверил.

— Их никто не видел, — сказал Гвидонов.

— Да?.. А ты встретишь, не узнаешь, — выдохнул Чурил. — Как ты этого махатму определишь? По одежде?.. По оранжевому одеянию?.. А если он штаны за триста рублей наденет и пиджачок за двести? Если не будет причитать при встрече молитвами, и вербовать тебя в последователи буддизма, а просто промолчит?.. Что тогда, как ты его определишь? Сунешь ему сто баксов, — чтобы он отказался? А если он не откажется, возьмет? Дальше что?..

— Вы как-то определили, — сказал Гвидонов.

— Поверил, — опять выдохнул, с нарочитым каким-то восхищением Чурил. — Мне поверил!.. А если я все вру? Если я тебе лапшу на уши вешаю?

— Я Бромлейну поверил… И вам, конечно.

— Хитер, — незлобливо сказал Чурил. — Вашим, и нашим… Так слушай дальше: они отличаются от всех остальных людей тем, что живут немного дольше… Лет по четыреста-пятьсот.

Он даже не взглянул на Гвидонова, произнеся столь эффектную фразу, — занялся своим остывшим чаем, отпил из чашки глоток, почувствовал во рту вкус горчащего крепкого чая, и отпил еще один.

— И из Шамбалы своей они давно ушли, — сказал он, — Я имею в виду, из Гималаев. И из Тибета ушли. С тех пор, как Мао-Дзе Дун их там искал. И не нашел. Ушли куда-то, — такая их жизнь, время от времени куда-то уходить.

— Мао-Дзе Дун искал? — переспросил Гвидонов.

— Да, — негромко сказал Чурил, — с этого все началось… Ему этот Тибет до лампочки был. Но он целую армию туда двинул. Они там все захватили, все перерыли. Искали для него махатм, — но не нашли.

— И куда они ушли?

— В Туву, — сказал Чурил. — Но он сначала думал, что они в Тибете… Пятьсот лет, в крайнем случае, — четыреста. Нашел бы, до сих пор живой бы был. Хунвейбины в Китае до сих пор бы еще командовали…

— Вы думаете, если их найти, то можно самому жить до четырехсот лет?

— Ничего я не думаю. Это Мао-Дзе Дун так думал. А, может, и он так не думал… Может, просто поговорить хотел с ними по душам… С одним он точно разговаривал. И не дал после этого разговора дотянуть тому до пятисот… А боли, как я теперь знаю, махатмы боятся, как и остальные люди, которые живут до семидесяти или восьмидесяти… Так что кое-какие их секреты ему стали известны. После этого он и бросил в Тибет свои регулярные части. А с ними особые отряды, типа нашей «Альфы», их ребята с голыми руками могут на самую высокую скалу залезть… Но, впрочем, сейчас на Западе это уже спорт…

Чурил сделал еще один глоток чая, и сказал:

— Все превращается в спорт. Или в цирк… Раньше на медведя нормальный мужик с ножом выходил, в чистом исподнем, в глаза ему смотрел… А теперь целая орава придурков, его среди зимы из берлоги на снегоходах поднимает, и с двухсот метров палят в него до одури, пока он там весь в решето не превратится. И почитают себя за героев… Да, спасались от Мао-Дзе Дуна наши с тобой махатмы и ушли от него в Туву. А это уже территория Союза Советских Социалистических Республик. То есть, Мао этому не по зубам. Он со злости попробовал тыркнуться, занял для начала на Амуре небольшой островок, Даманский, может, слышал об этой истории. Но с реактивными снарядами у него были проблемы. Наши повозмущались с недельку, за это время из центра подтащили чего нужно, — и сожгли островок этот, вместе с окопавшимся там китайским полком напрочь… Так что до Тувы, как хотел, он не добрался. Потом посылал спецотряды, но что толку, когда никакого конкретного адреса у них не было.

— То есть, — не поверил Гвидонов, — вы хотите сказать, что Мао-Дзе Дун из-за этих махатм чуть ли не начал войну с Советским Союзом?

— Именно это и сказал. Если бы у нас не было ядерного и термоядерного арсенала в полном объеме и во всех его проявлениях, не известно еще, чем бы это закончилось… Вернее, известно: Китай бы стал граничить с Финляндией.

— Чудеса, — сказал Гвидонов.

— Вот, наконец-то, — и ты созрел… До чудес… Теперь слушай задание. Я, в свое время сидел с человеком, который что-то краем уха слышал про эту историю, — где-то, что-то, как-то, но ничего конкретного. Как-то вечером болтанул, как байку, чтобы не скучно было… Но я запомнил, что-то в ней было особенное. А как началась перестройка, и появилась возможность, я этого урку разыскал, чтобы повторил мне старую свою байку по новой… Года три все это тянулось, — от одного человека я шел к другому, от другого — к третьему. Без всякой оправданной надежды, на авось, из чистой воды романтизма. То есть, из любви к искусству. Я сам и представить себе не мог, что это к чему-то может привести… А привело к одному полулегальному китайцу, который в Хабаровске торговал краденым. Потертый такой калач, — я с ним потом встречался. Как тот Мао-Дзе Дун… Китаец оказался не простой, чуть ли не бывший костолом самого их Генерального. Верой и правдой ему служил, — много за свою карьеру костей переломал, но стал слишком известен, в узких кругах. Тогда его решили заменить, а на пенсию пожадничали… Как-то костолом этот в последний момент все прочувствовал, и дал деру. Конечно же, в СССР, — так надежнее… Ну, а у нас, — скупка краденого, умеют эти китайцы находить для себя теплые местечки. Старый уже совсем. Так что я у него и исповедь принял, и грехи ему отпустил. А уж он нагрешил, будь здоров. Мы с тобой, по сравнению с ним, — малые дети.