Перо жар-птицы - [55]

В темноте светился огонек папиросы.

Все было как вчера. Ровно в двенадцать ударили в рельсу, и утихли людская речь на этажах, стук кельм по кирпичу, грохот подвод, порожняком выезжающих за ворота. Отмывали руки от раствора, стряхивали известку и цемент, насевшие с утра, вынимали свертки с припасенным из дому съестным.

По-прежнему жила лишь улица, отделяющая стройку от парка. Ее и пересекали, чтобы укрыться от зноя под тенью деревьев.

Логвин шел вместе с другими и еще с мостовой увидел под тем же вязом Варю и Павлика. Малыш бросился навстречу отцу.

Обнимая прыгнувшего на грудь сына, поцеловав жену, он уселся на скамью.

Как и вчера, мимо прошел старик Квасов со своими сыновьями, зятьями, внуками. Скрылся за поворотом аллеи. Проходили и остальные, рассаживались на скамьях либо на траве. Заранее пришедшие сюда домашние раскрывали перед ними судки с обедом. Варя открыла кошелку.

— Павлуша, дай отцу поесть.

— Сейчас, мама! — барахтался Павлик, силясь повалить Логвина на скамью. Тот делал вид, что сопротивляется, но все поддавался, склоняясь ниже и ниже.

— Павлик…

— Ну, мама!

— Ты же взрослый парень. В третий класс перешел.

— А вот я его…

Но тут Логвин вскочил со скамьи, подбросил Павла в воздух и поймал на лету.

— Коля!

Парк огласился восторженным визгом.

— На вас люди смотрят.

— Пускай себе! — сказал Логвин.

Там же, где и вчера, стоял Степан.

Варя вынула судок.

— А теперь, Павлуша, сиди смирно.

— Я еще хочу!

— Нельзя. Папе поесть нужно.

Логвин подмигнул сыну.

Она достала хлеб.

— Будет вам.

— Подожди, мама…

— Говорю тебе — папе поесть нужно, ступай погуляй. Только далеко не уходи.

Обиженный Павлик зашагал по аллее.

Степан подался вперед. Хрустнула ветка. Первым его заметил Логвин.

Наступила пауза.

— Иди сюда, Степан.

— Ну, иди же, — сказала Варя.

— А может, неудобно? — выдавил из себя Степан, подходя к скамье.

— Садись.

Пока он ел из крышки судка. Логвин и Варя смотрели друг на друга и обоим пришла одна и та же мысль, родилось одно и то же решение…

Вернулся Павлик. Удивленно поглядел на незнакомца.

— Это — Степа, — сказал Логвин.

В саду, под яблоней, на сдвинутых впритык деревянных раскладушках, лежали под одним одеялом Павлик и Степа. Павлик спал спокойно, Степан ворочался во сне. Варя поправила одеяло и вместе с Логвиным пошла к дому.

Стоя у раскрытого окна, они смотрели на замерший во тьме сад и раскладушки под деревом.

Падали желтые листья с яблонь и кустов сирени, заносило снегом голые ветви и землю вокруг. А потом, вперемешку с белым цветом, распускались клейкие листки.

И снова — желтые листья, падал снег, в майском цветении оживал сад…

Не спалось. Он ходил из угла в угол, пытался прилечь, снова садился за стол. Вспоминалось, мучительно вспоминалось все, что было в те далекие годы.

На стройку приехал кассир. В разбитой здесь же столовой — столбы по обе стороны врытых в землю столов и толевая кровля над ними — выдавал зарплату. Шелестели ведомости, сидящий о бок десятник сверял их с нарядами, подавал кассиру.

Из репродуктора, на одном из столбов, доносились последние известия — Чкалов сделал посадку на острове Удд, бои шли уже под Мадридом. Слушали радио каменщики, плотники, козоносы, подсобницы. Расписывались против своих сумм, отходя, пересчитывали полученные пятерки, трешки, десятки.

Когда под навесом поредело, кто-то бросил:

— А практикантам особое приглашение?

Двое парнишек лет по шестнадцати, с чуть пробивающимся пушком на щеках, один белесый, второй — чернявый, вопросительно взглянули на Логвина.

Подталкивая обоих, он двинулся вслед за ними к столу.

Кассир поднял голову:

— Твои, Николай Матвеевич?

— Этот, — сказал Логвин, положив руку на плечо Степана. — А это — дружок, — кивнул он на второго.

Кассир надел пенсне, порылся в ведомости.

— Логвин Степан… так-с. Распишитесь, молодой человек.

Степан наклонился над столом.

— Засекин Гриша… Григорий, — подтолкнул второго Логвин.

— И вы, пожалуйста, — сказал кассир, протягивая ведомость.

Зажав деньги, ребята смущенно топтались на месте.

— Что ж, поздравляю с первой получкой, юноши, — улыбнулся кассир. — Лиха беда начало…

Краснея и оглядываясь друг на друга, они по очереди ухватились за протянутую руку.

— На каком курсе, позвольте спросить? — продолжал кассир.

— Чего ж молчите — языки отняло? — не выдержал паузы стоящий рядом козонос.

— А ты, Максим, хлопцев не смущай, — вмешался десятник.

— И то верно! Чего встряешь? Погоди — скажут… — заговорили вокруг.

— На второй курс перешли, Василий Ильич, — ответил Логвин.

— Года за два, гляди, в начальство выйдут, — послышался чей-то голос.

— И выйдут! Не то, что ты, лопух немазаный, — оборвал его другой.

— Я же не со зла, по-доброму.

— Сейчас у меня, на кладке, — говорил кассиру Логвин. — А потом хочу к Ивану Касьяновичу, — кивнул он на стоящего здесь же старика, — по плотничьей части.

— Правильно, Матвеич, — заметил кто-то. — Чтоб знали, стервецы, почем рабочий хлеб.

— Будто не знают, — сказал старик.

Кассир пробежал ведомость.

— Кажется, все.

…Они вышли за ворота стройки. Напротив, в центре небольшого сквера, возвышался на постаменте памятник Шевченку.

Степан протянул Логвину полученные деньги.