Перо жар-птицы - [51]
По времянке уже поднимался кое-кто со второй смены.
— Да что ты боишься? — продолжал Котко вполголоса, поглядывая в их сторону. — Выстоит твоя школа, не завалится, еще нас с тобой переживет. А сдашь объект — и на покой. Захочешь — новый бери, я не против.
— Переживет, говоришь? — взглянул на него Логвин.
— И план вытянем, и твою дату отметим, как положено, — закивал Котко. — Пусть только на участке утвердят. Слыхал, может быть, участок мне дают. Приказ уже заготовлен…
Логвин сделал шаг назад.
— Вот какой ты натюрморт изобразил, живописец, — сказал он, глядя в упор. — Милое дело! Тебя — начальником участка, мне — старому дураку — почет, и бригада в чести. А только как же мы людям в глаза посмотрим, если случится что… детишкам, что придут сюда?
— Не случится, говорю тебе — нас переживет! А за мной не станет, где надо похлопочу, и в управлении, и в обкоме союза. Такой юбилей отгрохаем, век помнить будут! Из обкома пригласим кого надо, из редакции… Стол — сам понимаешь, речи, музыка, танцы под проигрыватель! Не одну пару сапог спляшем… — И вдруг осекся. — Погоди, вспомнил! Патефон…
Логвин поднял голову.
— Патефон… — бормотал Котко. — Ну, так и есть… Теперь вспомнил.
— Да что с тобой? Какой еще патефон?
— Ты скажи мне только, — заторопился Котко, подводя свои итоги, — в войну ты где, на Ямской жил?
— И сейчас там живу, — сказал Логвин.
— Не обознался, значит… Так и есть…
— Вот что, Борис Никифорович, делу время — потехе час. Пора кончать…
И Логвин обернулся к монтажникам.
— Федя! Василий! Ребята!
Первая и уже собравшаяся вторая смена подошли ближе.
— Уладили мы, — сказал Логвин. — Назад возвращаем.
— Что?! — разинул рот Котко.
— Вот и хорошо! Долго ладили, — прошумело в бригаде.
И сразу же все наперебой замахали в сторону кабин.
— Надя! Аня!
Заработали краны, стали опускаться тросы.
— Что ж, — сказал Котко, оправившись от неожиданности. — Я хотел по-доброму, да, видно, зря старался. На «нет» и суда нет. — И затем, после паузы, не сводя с него глаз: — Только не надейся, что это с рук сойдет. — И добавил многозначительно: — Подумай хорошенько. Ведь можно и припомнить кое-что…
Логвин невольно вздрогнул.
— Дядя Коля! — вырвалось у нескольких ребят, стоявших вблизи и слышавших последние слова.
— Не торопитесь, подумайте на досуге, — продолжал Котко. — А я до утра подожду.
Наступила тишина. Только грохот кранов доносился сверху.
— Вот так-то, подумайте до утра, — бросил он на прощание и, круто повернувшись, пошел вниз.
Улица не умолкала. Сигналили машины, с грохотом и треском мчались автобусы, из репродуктора на проезжей части лилась давняя развеселая песня про пилотов, для которых первым делом — самолеты, а девушки — потом.
Логвин медленно шел среди прохожих. Он не слышал этого многоликого, неумолкающего шума. В уши стучали одни и те же слова: «Подумайте хорошенько. Можно и припомнить кое-что…»
Невдалеке от строек, возле станции метро, стояла кабина с телефоном-автоматом. Здесь собралось несколько человек из бригады.
— Федя, а может, до утра подождем? — говорил Белоусу невысокий веснушчатый парень.
— И правда… — сказал Мельник.
Белоус покачал головой.
— До утра он такую кашу заварит… Не расхлебаешь.
— Сюда идет, — сказал кто-то.
К метрополитену шагал Котко.
Мельник хотел было стушеваться, уйти прочь, но лишь отвернулся, принялся рассматривать щит с афишами.
Котко прошел мимо, не глядя в их сторону.
Белоус выгреб из кармана мелочь, отыскал нужную монету.
— Еще вопрос — у себя ли он, — сказал один из монтажников.
— И примет — тоже вопрос…
— Авось у себя, — сказал Белоус и, опустив монету в щель, стал набирать номер.
От афиши вернулся Мельник.
В приемной, перед дверью с табличкой «Управляющий трестом», сидела секретарша. Двери были распахнуты настежь, и проглядывался пустой кабинет. Часы на стене показывали без двадцати шесть и, чтобы не тратить время после шести, секретарша возилась в сумочке, наводила красоту.
Зазвонил телефон.
— Трест, — сказала секретарша. — Нет. Только что уехал на объект. — И выглянула в окно. — Садится в машину…
Снаружи, в дверце зеленой «Волги» мелькнула чья-то спина.
Мимо шел Логвин. Он не видел ни прохожих на тротуаре, ни этой «Волги». Не заметил его и человек, усаживающийся рядом с шофером.
Здесь было потише, меньше народа и городского шума.
— А кто звонит? — спросила секретарша.
Но на другом конце повесили трубку. Белоус вышел из кабины автомата.
Дом был старый, совсем старый, покосившийся от времени, с много лет некрашенной облицовкой стен, отбитым кирпичом столбов по углам. В саду уже давно отцвела черемуха, а за ней — и сирень под забором. На яблонях наливались плоды.
По тропе от калитки Логвин приближался к дому. Повернул ключ и вошел в тамбур. Потом он вернулся, уже без пиджака и сорочки, в одной майке, с котелком воды и банкой корма.
По ту сторону дома, на тесном дворике, стояла будка для голубей.
Он поставил лестницу, взобрался с водой и кормом наверх и скрылся в проеме.
…Голуби сидели на крыше будки, на перекладинах лестницы, а Логвин курил за врытым в землю столбом под яблоней.
Садилось солнце. Прогремел железнодорожный состав, умолк вдали.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.