Перо жар-птицы - [49]
А Лаврентий и Лукашевич, сидя за утренним столом, дружески проанатомируют сегодняшний матч — каждый удар по воротам, каждый забитый гол. Потом будут есть фри-фри по-марсельски и пить кофе по-турецки.
Ольга Сергеевна, Леньчик, Витька, девчонки положат на могилу новые цветы.
Шум совсем утих. В окнах зажигались огни.
НОЧЬ В ИЮНЕ
Повесть для кино
Еще два-три года тому назад здесь росли сорные травы и высокий, до пояса, бурьян. Раздолье для сусликов, полевых мышей и прочей дикой твари. С одной стороны подступал лес — сосна вперемешку с елью, с другой — совсем близко жил город, вернее — его околица со станцией метро, гудками машин, звонками трамваев, высаживающих последних пассажиров и который раз поворачивающих к центру. По вечерам околица зажигалась огнями.
Сегодня город пришел и сюда. В неумолкающем гуле экскаваторов, разворотивших землю и звериное жилье, в столбах пыли, поднимаемой грузовиками, в железном перестуке кранов. Лес стоял, как и прежде, а рядом поднимались этажи домов — где второй, где шестой, девятый. Краны медленно опускали на них панели, ящики с раствором, пустые ящики шли вверх. А когда наступали сумерки, все с разных сторон освещалось снопами прожекторов, и можно было работать, как днем.
Строился новый район города.
Тут же, в готовых домах, жили люди. Трепыхались занавески в распахнутых окнах, не унимались радио и телевизоры, на балконах хозяйки уже поливали цветы, внизу, у подъездов, досушивалось белье.
Молодые каштаны и топольки, совсем недавно посаженные вдоль стен домов, едва достигали первых этажей.
Близился вечер, и солнце поворачивало к закату. На проложенных кое-где асфальтированных дорожках девочки играли в «классы». На пустыре, рядом с поднимающимся над землей первым этажом школы, мальчишки гоняли мяч.
На стройке школы кончалась первая смена. Монтажники набрасывали на стены раствор, стелили его кельмами по бетонной кладке. Другие отцепляли с крюков стенные панели, штабеля с кирпичом. Им помогали девушки — подсобницы. Грохотали краны, с высоты кабин выглядывали крановщицы, повязанные от ветра платками. Они что-то кричали, делали знаки стоящим внизу.
От ударов в эту сторону мяч то и дело залетал на перекрытие подвала, и тогда ребята отбивали его ногами обратно на пустырь.
На уже выведенную стену взобрались старик-бригадир с рулеткой в руке и молодой парень-монтажник. Старик кивнул парню, придерживающему от угла футляр рулетки, натянул ленту к себе и, каждый раз поглядывая на вынутый из спецовки чертеж, принялся отмечать на стене оконные проемы. Старик был сухопар, с изрезанным морщинами, загорелым лицом, совсем седыми волосами, выбивающимися из-под заломленной кепки, и такими же седыми усами щеточкой.
Федор Белоус, на вид постарше других, один из тех, что снимали ящики с крюков троса, сбросил рукавицы, положил на ладонь горсть только что опущенного раствора и стал мять его пальцами. Потом наклонился над вторым ящиком…
Прораб Котко спускался по больничной лестнице. За ним, боясь отстать, шел Костя Мельник.
Впрочем, больницы еще не было. До сдачи объекта оставалось месяца два с небольшим. Плиточники в люльках облицовывали фасад, в будущих палатах пахло свежей грунтовкой, по дверям и оконным переплетам еще должна была пройтись кисть маляра. А пока что здесь помещалась прорабская.
— Борис Никифорович, вся надежда на вас, — говорил Мельник.
Выйдя наружу, Котко остановился, хлопнул его по плечу:
— Ладно! Сказал — сделаю. Сейчас, сам понимаешь, мне полегче будет…
Он взглянул на плиточников в люльках, на пылящую к складу трехтонку.
— Завтра в управлении что-нибудь придумаем. Сам когда-то в твоей шкуре был. Ты скажи мне, пожалуйста, этот бригадир ваш…
— Дядя Коля?
— Ну да, Николай Матвеевич. Он что — здешний?
— Не знаю, Борис Никифорович, я ведь, как и вы, недавно здесь. С третьего перевели. А что?
— Да ничего. Лицо его больно знакомо, вот и спросил. Так что, — вернулся он к прежнему разговору, — две комнаты не обещаю, а однокомнатную…
— Мне бы хоть однокомнатную.
— Точка. Считай, ордер у тебя в кармане.
А Белоус, между тем, шел от ящика к ящику, ворошил раствор, снова мял его на ладони, сдувал с руки. Раствор рассыпался порошком. Старик размечал оконные проемы. По лестнице-времянке поднялся Мельник.
— Ну что? — обернулись к нему остальные.
— Кажись, с меня причитается, хлопцы!
Его окружили со всех сторон:
— Заливаешь!
— Не говори «гоп»…
— Чтоб я так жил, — улыбался Мельник. — Обещал однокомнатную. Считай, говорит, что ордер в кармане.
— Теперь заживете!
— Вот Светке лафа!
— И пацанам… — послышались голоса.
— Насчет новоселья не забудь… — бросил кто-то.
— Само собой, хлопцы!
— А с нас — телевизор… На цветной сколотимся.
Белоус подошел к старику:
— Дядя Коля, посмотрите.
Тот спрыгнул со стены, взял у него пригоршню раствора.
— Да ты что!
— Ну вот же, сами видите. — И, зачерпнув из ближайшего ящика, Белоус протянул вдобавок полную кельму.
Сначала старик пробовал на ощупь, затем — не веря себе — надел очки и так же, как Белоус, стал рассматривать раствор на ладони. Оглянулся на другие ящики, выстроенные вдоль стен.
— Всюду то же, — кивнул Белоус.
