Перо жар-птицы - [4]

Мотя рокочет дальше:

— Я ему: а чтоб ты сказился, ирод. Давай, говорю, парочку. Только смотри, которые сыграют.

И снова тишина.

Пожалуй, можно не взвешивать. Ясно и без того. Но для очистки совести я достал весы и взвесил наугад: голодающих разнесло — дальше некуда, в биогенной группе и нормы нет. Усиленные все отощали.

Без десяти девять. Я сбрасываю крыс в ведро, закрываю дверь и иду в клинику.

Расплата наступает во дворе. Вдали я вижу Лошак и Ноговицыну — нашего хирурга, зампредместкома и по совместительству зава культсектором. Тоже старую деву. Они только что вошли на территорию. Лошак энергично жестикулирует, чего-то машет руками, но, увидев меня, утихает. Наверное, так утихает хищник, приближаясь к добыче. Я иду ей навстречу, как смертник на эшафот. В нашей конторе это первейшая затейница по части собраний и заседаний и в связи с оными — охотница за дезертирами.

Охота обычно начинается в вестибюле, на исходе рабочего дня.

— Товарищи, куда же вы?

— Варвара Сидоровна, ведь вчера…

— Вчера было общее, а сегодня… Минуту! А вы? Вас особо приглашать?

На завтра висит новое объявление — отчет профгрупп. И так изо дня в день. Согласимся, что это многовато. Мне от этой профсоюзной Жанны д’Арк давно жизни нет. С железной логикой арифмометра она каждый раз кладет меня на обе лопатки — скажите, почему вам скучно на собраниях? Почему вы снова задолжали профвзносы? Почему вы вечно умничаете? И еще тысяча всяческих «почему».

Расстояние сокращается. У Лошак осанка Ивана Поддубного, феноменальная выдержка. Ноговицына помельче, поскромнее. Чёлочка, как всегда, подфарблена какой-то заграничной сепией, робко подведенные губы. Говоря с вами, точно раздевается. И сейчас, в сорок пять лет, главное ее оружие — медовый голосок и ангельская улыбка. В свое время, этак — лет в тридцать, они действуют безотказно, могут заарканить любого, даже господа бога. Не знаю, молится она богу или нет, но если молится, то, кладя поклоны, соблазняет и его. С годами этот нехитрый механизм сдает. Я вижу ее насквозь, за что она платит мне лютой ненавистью. Такой ненавистью платят только женщины.

Лошак смотрит на меня как старшина-сверхсрочник на нерадивого новобранца.

— Скажите, почему вы сбежали с собрания?

— Видите ли, Варвара Сидоровна, я должен был съездить в Васильков. Заболел друг, школьный товарищ.

Все шло гладко, но сдуру я начал детализировать:

— Вернулся ночью, последним автобусом.

Они переглядываются. Я вижу, что загнул лишнее. Всегда лучше недоврать, чем переврать. Во взгляде Лошак душевная боль:

— Вот как! Почему же вчера вечером вас видели в Первомайском саду?

Капкан захлопнулся. Кто видел — я догадываюсь. Ноговицына опустила глазки. И как я не сообразил, что ее непременно понесет на Дебюсси! Второй такой поклонницы искусств и разных художеств — с ног сбейся — не найдешь. Без нее не обходится ни один концерт, ни одна премьера в опере. Всю свою зарплату это поэтическое существо ухлопывает на билеты, грампластинки и цветы для знаменитостей, местных и заезжих. Может часами выстаивать возле филармонии с букетом подснежников или тюльпанов. Есть такие психопатки и в наше время.

Музыку мы услышали еще на мосту. Афиша возле площадки сообщала, что это Дебюсси, а концерт сопровождается лекцией музыковедческого кандидата. Мы уже порядком устали, хотелось где-нибудь присесть, да и деваться было некуда. Когда мы вошли, дирижер закончил первую часть, взмахнул напоследок палочкой и отошел в сторону. Заговорил кандидат.

— Обратите внимание, — говорил он, — на рельефность тематического материала этого цикла, на широкое использование в нем полифонических приемов, разных сопоставлений и переплетений, на введение больших септаккордов и тяготение композитора к структурно-пропорциональным построениям с логически оправданными тональными планами…

Я наблюдал за публикой. Женщина на краю скамьи делала вид, что внимательно слушает и в такт мотала головой. Перед нами о чем-то шептались парень с подружкой. Старичок справа клевал носом. Внизу загудел пароход. Лектор выждал, когда он утихнет, и продолжал:

— Но кроме интервальных сопоставлений, свойственных натуральному минору, от первой ступени лада образуется увеличенная лидийская кварта и большая дорийская секста, а также малая эолийская септима…

Мы поднялись и пошли к выходу. Наверное, там она нас и приметила. А кандидат все говорил об эмоциональной насыщенности и колористической эффектности музыки и потом должен был снова вступить оркестр. Бедняга Дебюсси, думал ли он, сочиняя эту штуку, о такой препарации! Почему эти кандидаты музыковедения и прочего ведения так часто напоминают мне евнухов, рассуждающих о любви?

Секунду-другую они разглядывают меня, как жука на булавке, затем Лошак круто поворачивается и идет в свою лабораторию. Маячит затылок гиппопотама, увенчанный короной седеющих волос. Ноговицына семенит в клинику. Я иду следом.

Перед нами распахивается дверь, и нос в нос с Ноговицыной вырастает Димка Павлусевич. Галантно отступая, он дает ей возможность пройти первой. Ноговицына бросает на него знойный взгляд.

— Сколько грации, субтильности, как погляжу, — замечаю я.