Перезагрузка - [5]

– Маша, – сказала она вполголоса, – только тихо. Осторожно двигайся ко мне. На один шаг.

Мурашки побежали по спине. Я послушно встала и шагнула вперед. За моей спиной раздалось шевеление и громкий «чпок». Боже, что же это такое?

– Еще шаг. Еще, – командовала Иволга. Наконец на самом каменистом бережку она с облегчением вздохнула.

– Все. Смотри теперь.

Я повернулась. Едва не вскрикнула – ну конечно! Это же загребуха! Ну не дура ли я – все ведь забыла! Да и как не забыть, когда по четырнадцать часов, а то и более, только ящики ворочаешь в душном помещении.

Загребуха разочарованно покачивала двумя охотничьими ветками. Ветки были усыпаны длинными шипами и похожи на костлявые руки. Еще бы немножко, и… говорят, и пули бесполезны. И высасывает загребуха очень быстро – Иволга ничего бы не успела сделать.

– Как интересно, – пробормотала она, с прищуром глядя на загребуху, – это же альнус карнивора…

– Загребуха это, – я не поняла, что она сказала.

– Загребуха вы ее называете? – Иволга уселась на прибрежный камешек. Я тоже примостилась на порожке, с опаской оглядевшись – нет ли рядом чего ядовитого или хищного, – это интересно.

– Уж конечно, интересно! Она иголки прямо в вены втыкает и кровь выпивает.

Иволга фыркнула.

– Угу, конечно. Ну и фантазии у вас… Впрочем, эта ваша загребуха и вправду опасна. Но не так, как ты думаешь. Иголки у нее ядовитые, жертва сразу теряет сознание, а затем втягивается в пищевой пузырь и медленно переваривается. Но самое интересное тут, конечно – способность к направленному движению… впрочем, неважно.

– А ты была в армии, Иволга? – поинтересовалась я. Она пожала плечами.

– Какая армия, война уж давно кончилась… Но если тебе интересно – да, была там. По званию капитан. РХБЗ, если интересно.

– А это что?

– РХБЗ? – она прищурилась, – войска радиационной, химической и биозащиты. Хотя после большой войны на самом деле служила в разных местах. Чем только не занималась.

– А теперь ты что, в Кузин?

– Да, – она кивнула, – двигаюсь вот к вам в Кузин. Да не доехала немного. Присела отдохнуть, а тут эти голубчики, глупо, в общем, влетела.

Я смотрела на нее с благодарностью. Два раза ведь уже спасла мне жизнь! Если воду считать – то три. Она права, недаром служила в биозащите. Так-то и нам в ГСО объясняли – воду из реки сырую ни в коем случае не пить.

Это я все забыла, расслабилась, за два-то года на заводе.

– Спасибо, кстати, – сухо сказала Иволга. Я вытаращилась на нее.

– Спасибо, что помогла, – пояснила она, – ты молодец. Без тебя я бы не смогла обезоружить лесного.

– Ну… я тоже ведь в ГСО была, – мне стало приятно.

– А ГСО – это что?

– Городская самооборона, – ответила я, – только оттуда пришлось уйти, потому что я на работу устроилась.

– А что это за самооборона? Народ сам организовал?

– Ну в общем, да. Это Ворон. Мужик один, он тоже был военным, и вот собрал народ, оружия сейчас полно везде. Ходят, патрулируют. ГСО – оно против дружин, ну бандитов, то есть. Людей защищает.

– Ясно. Тебе в городе-то есть куда пойти?

– Ну… да, есть в принципе, – я сразу подумала про бабкину квартиру. Пойду туда, если еще не занял никто.

– Тогда поехали, – Иволга поднялась, – отдохнули, и хватит, верно?

Она довезла меня на Зонгшене до Хрущевок. Этот район сохранился лучше, чем Обувная Фабрика. Некоторые развалины даже в пять этажей, хотя верхние этажи, конечно – одни остовы. Возле бабкиного дома горы обломков и мусора такие, что проехать ни на чем невозможно, только пешком. Я попросила Иволгу высадить меня, она попрощалась и уехала, а я стала пробираться сквозь завалы.

Давно уже не была в бабкином доме. Может быть, и зря я сюда. Жилье у бабки почти благоустроенное, с чего я взяла, что там еще нет никого? Раньше соседи у нее были тихие, приличные, а кто там живет теперь? Но я слишком устала, чтобы искать что-то еще. Или вообще принимать меры, осторожничать. Если вдуматься, всего несколько часов назад я готовилась окончить жизнь живьем на вертеле или в ином жутком положении. После лесников – что мне какие-то соседи? Я бесстрашно поднялась по двум сохранившимся лестничным пролетам. И оказалась на площадке, которая обрывается с одной стороны в пустоту. А с другой – дверь в стене, а на стене даже какая-то штукатурка сохранилась. Дверь я толкнула и быстро поняла, что все благополучно – никого в бабкиной квартире до сих пор нет.

Никого – но и ничего уже нет. Остались только стены. Но и это хорошо, стены – защита от ветра, от дождя-непогоды, от скорого снега. В бабкиной квартире одна большая комната с остатками стены посередине – вероятно, раньше была комната и кухня, здесь кусок внешней стены выломан, но тщательно заделан фанерой. Правда, окно выбито, так что здесь всегда температура как снаружи, разве что нет ветра. А вот маленькая комната, спальня полностью цела, и в ней бабушка вставила даже стеклянное окно со старинными двойными рамами. Если в спальне топить печку – то зимой тепло.

Но печку, конечно, давно унесли. Как и всю мебель, которая хоть на что-то годилась. Остались два деревянных мата на полу, да в кухне я нашла древний массивный буфет. Разумеется, пустой. Не тронули, потому что оргстекло там в основном и ДСП с несгораемой пропиткой.