Перестройка как русский проект. Советский строй у отечественных мыслителей в изгнании - [146]

И сам тот факт, что сегодня нашему нынешнему патриотизму больше созвучен Николай Данилевский с его философией славянского изоляционизма, чем ранние славянофилы, тем более Федор Достоевский, призывающий русских любить Европу, уважать наши общие арийские корни, многое объясняет. Все говорит о том, что повышенный интерес к учению Николая Данилевского об особой русской цивилизации, якобы во всем противоположной ценностям романо-германских народов, обусловлен не просто всплеском антизападных и прежде всего антиамериканских настроений, но и какой-то трудно объяснимой потребностью отгородиться от Запада. С одной стороны, миллионы людей, и прежде всего молодежь, пользуется благами свободы, возможностью увидеть мир, выехать из страны, западные представления о нормальной и прежде всего комфортной жизни, о достатке в жизни, вошли в плоть и кровь современной России, а, с другой стороны, у многих, и не только у последователей Данилевского, какое-то инстинктивное отторжение от Запада, нарочитый акцент на негативе, на тех проявлениях Запада, которые можно подвергнуть критике.

У меня даже складывается ощущение, что для многих в нынешней России присоединение Крыма к России было важно не столько для возвращения исторической справедливости, для возвращения Севастополя как города русской славы домой, сколько для того, чтобы полностью и окончательно разругаться с Западом. Для многих все встало на свои места, когда США заняли свое традиционное место главного врага, и все свои беды, в том числе и антирусский Майдан, можно объяснить происками этого главного врага.

Многие объясняют нынешний взрыв антизападных настроений тем, что Запад своим высокомерием, политикой двойных стандартов «нас достал». Этот мотив, т. е. объяснение взрыва антизападных настроений и, соответственно, антизападной политики как реакции на его высокомерное, пренебрежительное отношение Запада к России, дает о себе знать и в речи Путина перед Федеральным собранием 18 марта, накануне подписания акта о вхождении Крыма в РФ. Правда состоит в том, что Запад всегда относился высокомерно к России, в лучшем случае как к «другой» Европе. По этой причине, наверное, Николай Данилевский и стал для нас привлекателен: он говорил о враждебности Запада к нам, тем самым давал моральное оправдание для нашего собственного отторжения от Запада. Да, что касается отношения Европы к России, то Николай Данилевский в главном был прав. Европа всегда проявляла «невежество в отношении России» и никогда она, Европа, «не признавала нас своими». Тут за сто пятьдесят лет, прошедших после написания книги Данилевского «Россия и Запад», ничего не изменилось. И даже тот факт, что мы сами освободились от коммунизма, сами сделали все возможное и невозможное, чтобы над человечеством больше не нависала угроза термоядерной войны, не прибавило любви Запада к России.

Кстати, современники Николая Данилевского, которые, в отличие, к примеру, от Владимира Соловьева, поддержали его учение о духовной особости России, к примеру, историк Константин Бестужев-Рюмин, тоже видели в этом учении прежде всего моральный протест против высокомерного отношения Запада к другим народам. В книге Николая Данилевского «Запад и Восток» они видели, в частности, протест против «немецких теорий», деливших народы на исторические (длинноголовые) и неисторические (короткоголовые) и относивших славян к короткоголовым[341]

Но дело вот в чем: есть периоды нашей истории, когда мы миримся с тем, что они нас не признают за своих, проявляют поразительное, упрямое невежество во всем, что связано с нашей страной. Мы как бы не замечаем этого. Я не думаю, что во времена перестройки и особенно в начале 90-х Запад, а тем более США лучше относились к нам, чем сейчас. А есть периоды, когда мы против этого западного высокомерия дружно восстаем. Я работал в США в 1995–1996 годы в Кэнон Институте, и как сотрудник этого института делал аналитику для Госдепа. И что меня поражало: никто из американских специалистов по России не воспринимал тогда всерьез те процессы и события в нашей стране, которые не укладывались в их идеологические пристрастия, в частности, вполне прогнозируемый сокрушительный успех КПРФ на декабрьских 1995 года выборах в Думу. Никто в США, я точно знаю, не воспринимал всерьез очевидные негативные последствия шоковой терапии, очевидные негативные последствия военного решения конфликта между Ельциным и Съездом народных депутатов РСФСР. Но тогда, в 90-е, повторяю, в массе россияне не придавали особого значения этой западной привычке не считаться с Россией, смотреть на нее сверху вниз. Не придавали значение не только потому, что многие тогда надеялись, будто Запад нам поможет раз мы сами разрушили советский строй, но и потому, что была надежда самим войти в Запад, сравняться с ним. Сегодня, как мне кажется, мы перестали прощать Западу традиционное высокомерное отношение к нам, ибо у нас пропало само желание «воцерковляться» вместе с западным миром. Поддерживают решение Путина присоединить Крым прежде всего те 76 % населения, которые не имеют загранпаспортов и не испытывают никакой потребности выезжать на Запад. И действительно, надо понимать, что любой предмет, который приходит с Запада в наш быт, напоминает нам о нашей прогрессирующей отсталости, о том, что мы не в состоянии сами сделать то, что они делают уже столетия. На информационной ленте во время прямого общения Путина с народом 17 апреля 2014 года пробежала характерная, о многом говорящая фраза из письма к Путину: «Почему Китай догнал Запад, а мы не можем?». Все это дает мне основания еще раз сказать, что за ростом интереса к философии особой русской цивилизации стоят капитулянтские настроения. Мы окончательно теряем веру в себя. И отсюда недовольство Горбачевым, который навязал нам якобы изначально проигрышное дело – догонять Запад.