Пересмешник - [26]

Мэри Лу, Мэри Лу. Я не в силах этого вынести.

День восемьдесят восьмой

Пять дней с прошлой записи. Руки у меня окрепли, почти не болят, и я могу уверенно держать ручку. А вот бок и спина все еще ноют.

С ногами тоже уже получше. Через несколько дней я заметил, что многие другие заключенные ходят босыми, и на следующий день пришел на работу без ботинок. Мозоли остались, но они постепенно заживают. И я чувствую, что мышцы на ногах стали сильнее.

Я по-прежнему очень несчастен, но уже не уверен, что хочу умереть. Здесь можно утопиться, однако я подожду, прежде чем принять решение.

Роботы-охранники ужасны. Один из них ударил меня, и я видел, как они бьют других заключенных. Понимаю, что это очень нехорошо, но я хотел бы, покуда жив, убить того, который меня ударил. Меня пугает такое мое желание, однако это одна из причин, по которой я хочу жить. У него красные глазки, как у злобного зверя, и мышцы, выпирающие под коричневой формой. Я бы с удовольствием разбил ему лицо кирпичом.

И еще я хочу, покуда жив, довести дневник до сегодняшнего дня. На улице еще светло. Думаю, я успею до сна записать, как сюда попал.

Несколько дней мы с Мэри Лу снова и снова возвращались к книге стихов. Мы по очереди читали их друг другу, хотя понимали очень мало. Одно стихотворение, которое мы часто перечитывали, называлось «Полые люди». Как-то во второй половине дня я читал его вслух, сидя рядом с Мэри Лу на ковре. Наверное, я смогу вспомнить слова:

Мы полые люди,

Мы чучела, а не люди

Склоняемся вместе —

Труха в голове,

Бормочем вместе

Тихо и сухо,

Без чувства и сути,

Как ветер в сухой траве…

Я как раз успел дочитать до этих слов, когда дверь отворилась и вошел проректор Споффорт. Он высился над нами, скрестив руки на груди, и смотрел сверху вниз. Это было ужасно. Мэри Лу видела его впервые, глаза у нее стали огромные и круглые.

Что-то в нем было необычно, и я только через мгновение сообразил, что именно. У Споффорта была на рукаве широкая повязка с белой эмблемой приватности. Я узнал ее по давним школьным урокам: повязка детектора.

Мэри Лу заговорила первой.

– Чего вам надо? – спросила она. Голос у нее был совсем не испуганный.

– Вы арестованы, – ответил Споффорт. И добавил: – Попрошу вас обоих встать.

Мы встали. Я по-прежнему держал книгу.

– И? – спросила Мэри Лу.

Споффорт посмотрел ей прямо в лицо:

– Я детектор, и вы уличены.

Я понимал, что она перепугана и пытается этого не показать. Мне хотелось обнять ее за плечи, защитить. Но я просто стоял на месте.

Споффорт гораздо выше нас обоих, а его мощь и величие подавляли. Я всегда его боялся, а теперь, когда оказалось, что он – детектор, и вовсе онемел.

– Уличили в чем? – спросила Мэри Лу. Голос у нее немножко дрожал.

Споффорт смотрел на нее не мигая.

– В совместном проживании. В обучении чтению и в самом чтении.

– Но, проректор Споффорт, – вмешался я, – вы же знали, что я умею…

– Да, – ответил он. – И я вам четко сказал, что в этом университете обучения чтению не будет. Учить чтению – преступление.

У меня как будто что-то внутри оборвалось. Я чувствовал, как все то прекрасное и волнующее, что появилось в моей жизни, уходит, а я стою перед огромным роботом, как ребенок.

– Преступление? – переспросил я.

– Да, Бентли. Суд будет завтра. Вам запрещено покидать комнату до моего возвращения.

Потом он взял Мэри Лу за руку и сказал:

– Вы пойдете со мной.

Она попыталась вырваться, поняла, что не сумеет, и сказала:

– Отвали, робот. Отвали, Христа ради.

Споффорт глянул на нее и как будто даже хохотнул.

– Не получится, – сказал он. Но голос его смягчился, и он добавил: – Ничего плохого с вами не будет.

Уже в дверях он обернулся и посмотрел на меня.

– Не расстраивайтесь слишком, Бентли. Может, все еще окажется к лучшему.

Мэри Лу покорно вышла с ним, и он закрыл дверь.

Ничего плохого? Что может быть хуже разлуки? Где она? Где Мэри Лу?

Я пишу и плачу. Не могу закончить. Приму сопоры и усну.

День восемьдесят девятый

Не успеваю записать все, что хочу рассказать. Но попробую.

Споффорт сам доставил меня в суд. Я был в наручниках, и он на черном мыслебусе отвез меня в здание в Центральном парке, которое называется Дворец правосудия. Это двухэтажное пластиковое строение с грязными окнами.

Зал суда очень большой. По стенам портреты странных людей. На некоторых костюмы с галстуками, какие я видел в старинных фильмах. Один мужчина стоит перед книжным шкафом, совсем как Дуглас Фэрбенкс. И под его портретом написано: «Сидни Фэрфакс, верховный судья». А еще ниже, мельче, числа: 1997–2014. Если я не ошибаюсь, эти числа называются «годы».

В дальнем конце зала, лицом ко входу, сидел робот-судья в черной мантии. Заметив его, я вздрогнул, потому что видел это лицо раньше. Такое же было у робота Седьмой модели, директора интерната в Огайо, где я учился. Робот-управленец высшего звена. Я тут же вспомнил, что когда-то слышал: «Все Седьмые модели на одно лицо». Помню, я тогда спросил у другого мальчика: «Почему?», а он ответил: «Не спрашивай; расслабься».

Судья спал. В смысле, был выключен. Рядом с ним в кресле пониже и попроще спал робот-секретарь.

Когда мы подошли ближе, я увидел, что все покрывает желтая пыль, как в запечатанной части библиотеки. Пыль скопилась в морщинах на лбу судьи, придающих тому мудрый вид. Руки у него лежали на коленях; между правым плечом и подбородком паук когда-то давно натянул паутину. Паутина была в дырках и тоже в желтой пыли; на ней висели два трупика насекомых, словно засохшие сопли. Паука видно не было.