Недооцененный шедевр, один из мостов между жанровой литературой и мейнстримом. Для тех, кто знает Тевиса только по экранизациям, и «Пересмешник», и «Человек, упавший на Землю» явятся подлинным откровением.
Эл Саррантонио
Искусный манипулятор архетипами, художник, способный проникнуть в дух времени, не отступая от главной задачи: поисков собственной сущности.
Джонатан Летем
Книг, предупреждающих об опасности чрезмерной компьютеризации, написано немало, но меня как писателя «Пересмешник» зацепил за самое живое. Думать о том, что когда-нибудь люди утратят умение – и, главное, желание – читать, мучительно больно.
Энн Маккефри
Утверждая такие непреходящие человеческие ценности, как любопытство, отвага и способность к сопереживанию, «Пересмешник» неизбежно станет одной из тех книг, которые каждое следующее поколение с восторгом открывает для себя заново.
The Washington Post
Трогательное исследование людей, открывающих чудеса человеческой мысли и человеческой любви.
Publisher Weekly
Этот роман, действие которого происходит в далеком будущем, где роботы управляют вымирающими людьми, может считаться неофициальным продолжением книги «451° по Фаренгейту», ведь герои Тевиса заново открывают для себя чтение.
San Francisco Chronicle
Идя в полночь по Пятой авеню, Споффорт начинает насвистывать. Он не знает, как называется мелодия, но ему это и не важно; она сложная, и в одиночестве он часто ее насвистывает. На нем одни только легкие брюки защитного цвета; он чувствует босыми ступнями истертый старый асфальт. Хотя Споффорт шагает посередине широкой проезжей части, он видит по обеим сторонам заросли травы и бурьяна на месте растресканных тротуаров, которые никто давно не ремонтирует и ремонтировать не будет. Оттуда доносится многоголосый стрекот насекомых, который в это время года всегда внушает ему странное беспокойство. Споффорт сует большие руки в карманы брюк, но тут же неловко вытаскивает и переходит на бег. Рослый, легконогий, спортивный, он трусцой бежит к темной громаде Эмпайр-стейт-билдинг.
* * *
У двери здания были глаза и голос. Ее мозг – это мозг бездушного недоумка, неспособного удержать в голове больше одной мысли.
– Закрыто на ремонт, – сообщил этот голос подошедшему Споффорту.
– Заткнись и открой, – ответил Споффорт, затем добавил: – Я Роберт Споффорт. Девятая модель.
– Извините, сэр, – смутилась дверь. – Темно, видно плохо…
– Да. Открой. И вели скоростному лифту за мной спуститься.
Дверь некоторое время молчала, прежде чем ответить:
– Лифт не работает, сэр.
– Черт, – сказал Споффорт. И затем: – Я поднимусь пешком.
Дверь открылась. Споффорт через темный вестибюль двинулся к лестнице. Приглушив болевые схемы в ногах и в легких, он начал подъем. Он больше не насвистывал; его сложный мозг целиком сосредоточился на ежегодном намерении.
Наконец он вышел на смотровую площадку – самое высокое место в городе – и дал команду нервам в ногах. Боль хлынула в них с такой силой, что он на миг зашатался, один высоко над городом в темной безлунной ночи, под тусклыми звездами. Поверхность под ногами была ровная, отполированная; однажды, много лет назад, Споффорт чуть не поскользнулся. И тут же подумал разочарованно: «Если бы только это произошло еще раз, на краю». Но нет, не произошло.
Он подошел на два фута к краю платформы, и без всякого мысленного усилия, без всякого произволения с его стороны, ноги сами остановились, и Споффорт, как всегда, неподвижно застыл над Пятой авеню, в тысяче футов темноты над таким твердым, таким желанным асфальтом. С мучительной горькой решимостью он сосредоточил всю свою волю на желании упасть, просто качнуться вперед тяжелым и сильным телом фабричной сборки, отделиться от здания, отделиться от жизни. Внутри нарастал беззвучный крик: он уже воображал, как падает, медленно и плавно кувыркаясь, к улице внизу. Желая этого всей душой.
Но его тело – как он прекрасно знал – ему не принадлежало. Его спроектировали люди, и лишь с человеческой помощью он мог умереть. Тогда он закричал в голос, всплеснув руками по бокам, завыл от ярости над безмолвным городом. Однако двинуться вперед по-прежнему не мог.
Скованный неподвижностью, Споффорт простоял на вершине высочайшего здания в мире всю ту июньскую ночь. Иногда внизу, по улицам пустого города, проползали огни мыслебуса, чуть больше звезд. Ни одно окно не светилось.
Когда небо над Ист-Ривер справа и над Бруклином, куда не вело ни одного моста, начало светлеть, отчаяние немного отпустило. Будь у него слезные каналы, оно, быть может, выплеснулось бы слезами, однако плакать он не умел. Рассвет разгорался; видны стали очертания пустых мыслебусов внизу. Споффорт различил едущую по Третьей авеню крошечную детекторную машину. И наконец солнце, бледное в июньском небе, засияло над безлюдным Бруклином, заблестело на речной воде, чистой, как при начале времен. Споффорт шагнул назад от смерти, которой искал всю свою долгую жизнь, и овладевшая им злость начала таять под лучами встающего солнца. Он будет жить дальше, и он в силах это вынести.
