В тот вечер Фарнзуорт изобрел новый напиток — пунш-глинтвейн с джином, настоянным на ягодах терна. Способ приготовления был столь же нелеп, как и название: раскаленную докрасна кочергу надо сунуть в кружку с теплым красноватым джином, потом всыпать туда же корицу, гвоздику и сахар, а потом выпить эту идиотскую смесь. Тем не менее, как иной раз бывало с идеями Фарнзуорта, результат получился неплохой. После третьей порции напиток показался мне вполне терпимым.
Когда Фарнзуорт, наконец, положил дымящуюся кочергу в камин, чтобы опять раскалилась, я удобно откинулся на спинку большого кожаного кресла, которое хозяин собственноручно реконструировал (если нажать кнопку, оно укачивает сидящего, пока тот не заснет), и сказал:
— Оливер, твою фантазию можно уподобить разве что твоему гостеприимству.
Фарнзуорт покраснел и улыбнулся. Он низенький, круглолицый и легко краснеет.
— Спасибо, — отозвался он. — Есть еще одна новинка. Называется «шипучая водка-желе». Ее полагается есть ложкой. Может, попробуешь? Нечто… потрясающее!
Я поборол дрожь, пронизавшую меня при мысли о том, что придется хлебать водку-желе, и сказал:
— Интересно, очень интересно.
И так как он ничего не ответил, мы оба молча уставились на пламя в камине, а джин тем временем теплой струей разливался у нас в крови. В холостяцком жилье Фарнзуорта было уютно и привольно; по пятницам я всегда чудесно коротал здесь вечера. По-моему, в глубине души всякий мужчина любит тепло огня и спиртные напитки (даже самые причудливые), а также глубокие, удобные кожаные кресла.
Через несколько минут Фарнзуорт внезапно вскочил на ноги и объявил:
— Хочу показать тебе одну штуковину. На той неделе смастерил. Правда, не совсем удачно вышло.
— Вот как? — Я-то думал, что за истекшую неделю его мысль не пошла дальше обычных изысканий в области спиртного. С меня и их было более чем достаточно.
— Да, — продолжал он уже от порога. — Она у меня внизу. Сейчас принесу.
Он выбежал из кабинета, и раздвижная дверь закрылась за ним автоматически, так же как секундой раньше автоматически распахнулась.
Я снова обернулся к огню, довольный тем, что мой друг направился не куда-нибудь, а в свой «цех»: столярная мастерская находилась во дворе, в сарае, химическая и оптическая лаборатории — на чердаке, а он пошел в подвал. Дело в том, что искуснее всего Фарнзуорт управлялся с токарным и фрезерным станками. Изготовленный им самоввертывающийся винт-барашек с регулируемым шагом был настоящим шедевром, и патент на это изделие, вместе с несколькими другими, принес Фарнзуорту немалое состояние.
Через минуту он вернулся с каким-то странным на вид предметом, который водрузил на столике рядом с моим креслом. Еще минуту я молча рассматривал этот предмет, а Фарнзуорт, чуть приметно улыбаясь, стоял у меня за спиной. Я знал, что он с нетерпением ждет отзыва, но не представлял, какого именно.
При ближайшем рассмотрении вещица оказалась простой: выполненная в форме креста, она состояла из нескольких десятков полых кубиков с дюймовой гранью. Половина кубиков была сделана из какого-то прозрачного пластика, половина — из тонких листов алюминия. Каждый кубик весьма хитроумно соединялся шарнирами с двумя другими, но общего принципа расположения я не уловил.
Наконец я спросил:
— Сколько их тут? — я пытался пересчитать, но все время сбивался со счета.
— Шестьдесят четыре, — ответил Фарнзуорт. — Как будто.
— Откуда такая неуверенность?
— Да вот… — он смутился. — Во всяком случае, сделал-то я шестьдесят четыре кубика, по тридцать два каждого сорта; но почему-то с тех пор мне ни разу не удалось сосчитать их заново. То ли они те… теряются, то ли переходят с места на место, то ли еще что-нибудь.
— Вот как? — это становилось интересно. — A можно потрогать?
— Конечно, — ответил он. Я взял диковинный предмет в руки и, повертев кубики на шарнирах, увидел, что у многих отсутствует одна грань — в них вошли бы некоторые другие кубики, если бы не мешали шарниры.
Я начал рассеянно прилаживать кубики один к другому.
— Ты мог бы пересчитать, если бы пометил каждый, — nосоветовал я. — Поочередно, карандашом, например.
— Между нами, — сказал он и снова вспыхнул, — я уже пробовал. Не тут-то было. В конце концов оказалось, что номером один помечены шесть кубиков, а номерами два и три — ни одного, зато были два четвертых номера — на одном из них четверка выведена зеркально и зеленым цветом. — Он помедлил. — А я все помечал красным карандашом. — При этих словах он едва приметно содрогнулся, хотя говорил беспечным тоном. — Я стер все цифры мокрой тряпкой и больше… не пробовал.
— Угу, — сказал я. — А как ты это назвал?
— Пентаракт.
Он снова уселся в кресло.
— Разумеется, это условное название. По-моему, пентарактом можно назвать четырехмерный пятиугольник, а тут изображен пятимерный куб.
— Изображен? — Вещица показалась мне слишком осязаемой для изображения.
— Понимаешь, не может быть, чтобы у него были пять измерений — длина, ширина, глубина, еслина и деньгина… во всяком случае, так я считаю. — Тут он стал слегка заикаться. — Но мне хотелось создать иллюстрацию предмета, имеющего все эти пять измерений.
