Перешагнувшие через юность - [42]

Шрифт
Интервал

Пистолетная пуля Юрасова пробила ветровое стекло первой машины. Грузовик встал, на него наскочил второй, на второй — третий. Резко треснули пулеметы и автоматы разведчиков. К буйному восторгу Кузи полусонные гитлеровцы почти без выстрелов падали и больше не поднимались. Те, что успели выбраться из кузовов, поползли по кювету. Здесь их и забросал лимонками Ромашков.

Такой грохот поднялся, а танкисты, которых видели саперы у хаты, даже не высунулись наружу. Конспирацию соблюдали, что ли? Пока наши расправлялись с пехотинцами из грузовиков, это было кстати, потом стало тревожить. И, окончательно разделавшись с гитлеровцами, разведчики отошли вправо, притаились.

— Почему они молчат? — нервничал Ромашков.

— Подожди, отзовутся, — хмыкнул Чумаков. — Вот только повернут лафеты на сто восемьдесят градусов.

Однако первыми отозвались не орудия, а пулеметы. Шесть оранжевых трасс прорезали темноту и скрестились на том месте, где только что вели бой саперы. Затем ударили орудия и минометы. Снаряды перелетали через разведчиков, ложились чуть дальше их. Артиллерия неистовствовала. Фашисты прощупывали свой тыл. Видимо, заподозрили, что туда проникли большие силы.

А танки направились к Лабе. Остановились на высоком берегу реки и начали пальбу по расположению комсомольского полка. Стрелять — стреляли, но с места не двигались. Ждали пехоту, ту самую, которую только что перебили разведчики. Через некоторое время танки убрались восвояси. И то не все. Некоторые из них, попав под шквальный огонь своей же артиллерии, запылали.

Больше часа продолжалась бешеная стрельба. Досталось и нашим, когда они возвращались в полк. Кузя шагал рядом с комиссаром довольный — побывал в бою! Отсылать его в Тенгинскую ночью одного побоялись.

Разведчики пробежали километра два и перешли на шаг. Ромашков был направляющим. Комиссар и Устинов замыкали группу. Тропа уперлась в лесок, туда повернул и Ромашков.

Из-за куста ударил пулемет. Разведчики бросились на землю. Отстреливаться им было нечем — ни патронов, ни гранат. Безоружные, можно сказать. Панасюк пошарил вокруг себя — даже камня нет под рукой. Вот ведь положение! Со злостью рванул с пояса фляжку и запустил в кусты. Эх, зачем ему фляжка, если пить больше из нее не придется?.. А гитлеровцы отпрянули — наверно, взрыва гранаты опасались. Их минутного замешательства было достаточно, чтобы наши скрылись в ночной тьме. Спасла их фляжечка.

Вот и окопы, но почему-то пусты. А мост? Мост целехонек. Добрались по нему до середины. Глянули под ноги — куча тола. Заряды! Бикфордовы шнуры уже догорают. А с того берега свои кричат:

— Назад! Взорветесь!

Что назад, что вперед — одно расстояние.

— Вперед! Бегом! — скомандовал Юрасов, хватая Кузю за руку.

Рванулись. Едва добежали до водораздела, позади громыхнуло. Всю группу так и смело в пучину реки… Ничего себе купание! Дно еле нащупали, а горный поток с ног валит, да еще обломки моста шлепаются рядом. Того гляди по голове стукнет. Тогда из этой купели не выбраться.

Однако обошлось. Вылезли на берег. Вытащили Кузю.

— Скорее в машину, — сказал шофер продрогшим разведчикам. — Вас в полку и ждать-то перестали после такой кутерьмы! Как вы только уцелели?!

Подошли подрывники.

— Мы уж сами повременили, — заметил один из них. — Будто чувствовали: вернетесь.

За это время по приказу полк отошел на новый рубеж. Разведчиков встретили, как пришельцев с того света.

2

В то памятное утро Насонов прочитал приказ Сталина Демину, Визирову, Чемарову и Кушкису, собравшимся на командном пункте. Все, с отступлением покончено. Назад ни шагу. Так прямо и сказано в приказе.

Из-под колес грузовика летел песок. Вода в радиаторе сердито фыркала. На пригорке машина затормозила, подфарники погасли под козырьками. Сразу утонули в непроглядной темноте деревья. А тут еще туча медвежьей шубой навалилась на лес. Демин, Кушкис и Лебедев на ощупь выбрались из машины.

Полк, преодолевая западные отроги Кавказа, окружным путем двигался к Туапсе. Батальоны по порядку поднимались на взгорья: сначала первый, за ним второй, потом третий. Демин присоединился к первому. Лебедев направился во второй, Кушкис — в третий. Каждый политработник заранее продумывал план беседы с людьми.

Саперы с трудом вытягивали из сыпучего песка ноги и снова проваливались в него.

— Что ж это такое, товарищ Кушкис? — спросил кто-то. — «Ни шагу назад», а мы все шагаем, шагаем…

— Но мы же не отступаем, — возразил комсорг полка. — У нас важное боевое задание! Приказано рубежи обороны в горах превратить в непреодолимые бастионы. Я же объяснял.

Все приметнее признаки крайнего юга страны. Первый из них — тучи над приморьем, такие плотные, что, кажется, дотронься до любой — ткнешь кулаком, как в потолок. Гром гремит почти одновременно со вспышкой молнии. И не где-нибудь в высоте, а над самой головой.

Вот грохнуло. Озарились горы, долины, домики в садах. Тотчас взвихрились верхушки орешника. По листьям стукнули крупные капли дождя. Потом он зачастил. Хлынул как из ведра. Черкасов и Романовский закутались в плащ-палатки, спрятались под необъятным дубом. Однако и здесь доставало. Внизу вода разлилась — ни лечь, ни сесть. А стоя задремлешь — опять же в воду свалишься.


Рекомендуем почитать
Медыкская баллада

В книге рассказывается о героических делах советских бойцов и командиров, которых роднит Перемышль — город, где для них началась Великая Отечественная война.


Ночи и рассветы

Мицос Александропулос — известный греческий писатель-коммунист, участник движения Сопротивления. Живет в СССР с 1956 года.Роман-дилогия состоит из двух книг — «Город» и «Горы», рассказывающих о двух периодах борьбы с фашизмом в годы второй мировой войны.В первой части дилогии действие развертывается в столице Греции зимой 1941 года, когда герой романа Космас, спасаясь от преследования оккупационных войск, бежит из провинции в Афины. Там он находит хотя и опасный, но единственно верный путь, вступая в ряды национального Сопротивления.Во второй части автор повествует о героике партизанской войны, о борьбе греческого народа против оккупантов.Эта книга полна суровой правды, посвящена людям мужественным, смелым, прекрасным.


Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.

Новая повесть известного лётчика-испытателя И. Шелеста написана в реалистическом ключе. В увлекательной форме автор рассказывает о творческой одержимости современных молодых специалистов, работающих над созданием новейшей авиационной техники, об их мастерстве, трудолюбии и добросовестности, о самоотверженности, готовности к героическому поступку. Главные герои повести — молодые инженеры — лётчики-испытатели Сергей Стремнин и Георгий Тамарин, люди, беззаветно преданные делу, которому они служат.


Ях. Дневник чеченского писателя

Origin: «Радио Свобода»Султан Яшуркаев вел свой дневник во время боев в Грозном зимой 1995 года.Султан Яшуркаев (1942) чеченский писатель. Окончил юридический факультет Московского государственного университета (1974), работал в Чечне: учителем, следователем, некоторое время в республиканском управленческом аппарате. Выпустил две книги прозы и поэзии на чеченском языке. «Ях» – первая книга (рукопись), написанная по-русски. Живет в Грозном.


Под Ленинградом. Военный дневник

В 1937 г., в возрасте 23 лет, он был призван на военные сборы, а еще через два года ему вновь пришлось надеть военную форму и в составе артиллерийского полка 227-й пехотной дивизии начать «западный» поход по Голландии и Бельгии, где он и оставался до осени 1941 г. Оттуда по просьбе фельдмаршала фон Лееба дивизия была спешно переброшена под Ленинград в район Синявинских высот. Итогом стала гибель солдата 227-й пд.В ежедневных письмах семье он прямо говорит: «Мое самое любимое занятие и самая большая радость – делиться с вами мыслями, которые я с большим удовольствием доверяю бумаге».