Перешагнувшие через юность - [15]
Лыжин приуныл. Пора возвращаться. Как бы рассвет не застал в тылу противника. Тогда уж не скроешься. И потерянных не найдут, и сами погибнут.
Повернули обратно. И тут Лыжин встал, как вкопанный.
— Стойте.
— Возвращаться будем? — спросил Ильченко.
— Как мне в голову не пришло! Ведь раненые не станут лежать без движения в окопах! Побоятся, что немцы подберут их… Тогда для них — плен. Конечно, раненые постараются выбраться из окопов! Пошли напрямик развернутым строем.
Прошли с полкилометра. Разочарованно посмотрели назад. Уже и надеяться перестали, как вдруг услышали подозрительный шорох. Замерли. Прислушались. Может, показалось? Нет, действительно шуршит что-то. Или кто-то.
— Давай по-пластунски, — Лыжин махнул рукой и пополз.
Чье-то дыхание рядом. Тяжелое, прерывистое. «Неужели наши?» — подумал Лыжин и стал присматриваться. Вроде лежит кто-то. Шорох. Сдавленный стон.
— О-ой!
— Тише, потерпи немножко, — отозвался другой голос, еле слышный.
Ну, конечно, наши! Тяжело раненные красноармейцы с трудом ползли. Преодолевали местность, отделявшую их от полка. Ждать спасения им было неоткуда: свои ушли, враги не спасут.
— Товарищи, родные!
Не сразу поверили, что самое страшное позади. Что за ними пришли, помогут.
Их напоили из фляжек. Взвалили на одеяла. Кое-кого подняли на закорки. И только двинулись, как вспыхнула осветительная ракета. Стали видны трубы минометов, вражеские солдаты возле них.
— Ложись! — крикнул Лыжин.
Все и так уже залегли, притихли. Он прикинул, как обойти эти кустики с их зловредными обитателями. Надо не только пробраться самим, но и вынести раненых.
Ведь ускользнули из-под носа противника! Через головы ребят летели мины, но пугали не они, а надвигающийся рассвет. До своих рукой подать, каких-нибудь сто шагов, да как проберешься на виду у неприятеля? Мины рвались совсем близко, осколки летели вослед.
И тут со стороны Северского Донца ударила наша артиллерия. Минометы врага захлебнулись, смолкли. А навстречу группе Лыжина ринулась чуть ли не вся санрота во главе с врачом Клавдией Васильевной Алешиной. Быстро и ловко перевязали раненых.
— Ну и умница ты у меня! — приговаривал комбат, тиская в объятиях Сашу Лыжина. — Орел парень! — Он обвел потеплевшим взглядом остальных разведчиков. — Все молодцы! Избавили от фашистского плена тринадцать своих товарищей! Вот только где четырнадцатый?
Четырнадцатого, Игната Мартынюка, так и не нашли.
Позднее стало известно, где и как он погиб. Вот ведь парень! Выбрался к какому-то поселку. В хатах — ни огонька. Темно и тихо. Попрятались, наверное, жители, затаились. А с краю села взлетная площадка оборудована. Фонарик едва мерцает на столбике у будки. И солдаты немецкие, кажется, спят. Запугали жителей, а больше им тут опасаться некого, отчаянно храпят, пролеживают бока.
Но перед тем, как уснуть, натянули колючую проволоку на столбы, заминировали границу аэродрома — это Мартынюк отлично видел из укрытия. И вот когда послышался храп солдат, он переставил мины на середину площадки. Знайте наших!
Утром здесь подорвался немецкий самолет, на котором прилетел полковник, представитель ставки Гитлера. Прилететь — прилетел, а выйти не успел. Взлетел в воздух вместе с обломками самолета.
Игнату Мартынюку это стоило жизни.
Вражеские самолеты шныряли в небе днем и ночью. Выискивали цели, обрушивали на них тонны бомб, стреляли из крупнокалиберных пулеметов и малокалиберных орудий. Взрывы, огонь, грохот.
А саперы-комсомольцы наводили мосты на Северском Донце, строили перед рекой долговременные огневые точки, устанавливали металлические колпаки над ними, подступы к запасным рубежам обороны начиняли различными минами.
— Мины кончились, товарищ комиссар, — доложил командир девятой роты старший лейтенант Винник и покраснел, словно именно он был виноват в этом.
Комиссар третьего батальона Киселев и замкомбата Евтушенко переглянулись.
— И в запасе ничего нет? — спросил Евтушенко, задумчиво потерев лоб тыльной стороной руки.
— Взрывчатки мы обнаружили целые склады. Взяли их под охрану. Там динамит, аммонал, тол… Запалы имеются. А вот корпусов для них нет…
— Неужели только в этом загвоздка? — взорвался Киселев. Лицо его налилось краснотой, уголки губ нервно подрагивали. — Где ваши взводные?
Первыми по вызову прибежали лейтенанты Пластинин и Бейлин.
— Вы кем работали до войны? — спросил комиссар Пластинина в упор.
— Конструктором московского завода.
— И вы, кажется, с высшим образованием? — перевел он посветлевшие от гнева глаза на Бейлина.
— Так точно.
— И не можете ничего придумать?! Тогда давайте вместе искать выход. А сейчас идите. Идите думайте!
— Разрешите обратиться?
Перед Евтушенко и Киселевым стоял красноармеец, переминался с ноги на ногу. Невысокий, плотный, скулы туго обтянуты заветренной кожей.
— Чумаков я.
— В чем дело, товарищ Чумаков?
— Да вот услышал, что головы здесь ломаете по пустякам.
Парень был дерзок, сам того, очевидно, не подозревая. Потому что очень уж наивен был его мягкий взгляд, пушистые бровки хотелось пригладить.
— Я тракторист, и этих штучек, железных корпусов для мин, могу наклепать сколько угодно.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.