Перешагнувшие через юность - [13]

— Так вот и ставьте одну за другой, — говорил саперам. — Не спешите. — А командирам наказывал: — Не подгоняйте их. Здесь ведь ошибаться нельзя…

Спешить опасно и медлить тоже. Разве не понимали молодые красноармейцы, что перекуривать некогда? Они старались. В первый же день поставили по всем правилам девятьсот противотанковых мин. На следующий день еще больше.

Они готовы были действовать без отдыха. Без обеда. Без сна. Но силы нужно беречь. Когда у сапера дрожат от переутомления руки — это уже не сапер. Ведь в каждую секунду мина может взорваться. И вместо вражеского танка разорвать того же Николая Пятницкого.

Комбат заботился о своих бойцах. Вовремя — спать, вовремя — есть. Строгий режим. Точно к указанному часу приезжали походные кухни, вкусно пахло кашей.

На этот раз не успели разгрузить котлы, как из-за бугра вынырнул штабной автобус, получивший шутливое прозвище.

— «Коломбина»! — закричали ребята.

Следом за «Коломбиной» катили на грузовиках какие-то люди, размахивали руками, кричали.

— Наши! — признал кто-то. — Да это ж наши! Второй и третий батальоны!

Комсомольцы второго и третьего батальонов прямо на ходу выбирались из кузовов, прыгали в пыль. К ним бежали бойцы из первого, суматошно бормотали что-то. И вот — сошлись. Объятия, смех, дружеские похлопывания. Словно вечность не виделись. Ну до чего же здорово, что снова вместе!

— Коля Пятницкий!

— Вася Васютин!

А Сашу Мартынова мяли в дружеских объятиях Толя и Сергей. Сколько прошли они втроем по фронтовым дорогам, прежде чем попали в комсомольский полк! И сколько еще пройдут. Тогда все верили, что доживут до победы. Что ни одного из них не тронет вражеская пуля…

5

Стоял прохладный октябрь. То сыпал как сквозь сито, надоедливый мелкий дождь, то светило урывками солнце. По вечерам линялая трава покрывалась изморозью, будто седела.

Полк сосредоточился в районе Харцызска. Здесь молодые саперы доучивались. Здесь присягали на верность Родине. И здесь же предстояло им боевое крещение — испытание огнем.

И вот сюда привезли почту. Первые письма на фронте! От родных, от друзей, от любимых. Эти письма могли быть и последними — ведь родные места адресатов оккупированы, там фашисты.

Павел Черкасов по конверту определил, что писала мать. Нетерпеливо разорвал его, вынул густо исписанный листок. Буковки маленькие, словно наезжают друг на дружку, торопятся. Ну, что там у них, дома?

«Павлуша, мой дорогой сынок! Ты моя единственная надежда…»

Какое странное начало. Почему вдруг он — «единственная надежда»? Наверное потому, что далеко от нее, дорогой мамы. Николай все-таки дома, всегда рядом. А это что такое? Пятно, и буквы слились, словно слеза капнула…

Недоброе предчувствие овладело им. Хотел читать дальше — не смог. «Неужели что-нибудь случилось?»

Прошел мимо Киселев.

— Не от девушки весточка? — И подмигнул. Но, разглядев окаменевшее лицо парня, встревожился. — Как родные?

— Еще не прочитал, товарищ комиссар…

— Тогда давай читай.

Черкасов снова склонился к письму.

«Уходя, ты наказывал брату: Николай, береги маму. А он и себя не сберег».

Нет! Не может быть! Здоровый, сильный Николай, всегда уверенный в себе. Разве такой попадет в беду?

— Ты что, не слышишь? — тронул его за плечо дневальный. — Твержу, твержу… На построение! Уже все в строю!

Он и впрямь ничего не слышал. Уставился куда-то поверх дневального. Голос глухой, охрипший, будто простуженный:

— Что же случилось?

— Да говорю тебе — на построение! — закричал дневальный, выведенный из равновесия. — Присягу принимать будем!

Черкасов сунул письмо в карман, пошел за дневальным. Но по-прежнему плохо воспринимал то, что происходило вокруг него. Все тянул руку к карману, теребил листок.

Взвод направился в харцызскую школу. Перед собравшимися выступил комиссар батальона. Пока он говорил, Павел украдкой вытащил письмо.

«Ровно через месяц после твоего отъезда в наш двор упала фашистская бомба, как раз возле Коли…»

— Ты что? — Толя Романовский вглядывался в смертельно побелевшее лицо друга. Губы серые, вздрагивают. — Тебе плохо?

Заметил письмо, взял его, пробежал глазами.

— Ну! — потребовал Павел.

— Брат твой… Бомба…

— Ну!

— Насмерть…

А ведь ничего, казалось, в мире не изменилось. Те же друзья возле Павла Черкасова, тот же комиссар призывает бить врагов. Да уж он, Павел, покажет этим врагам! Никогда такой жгучей ненависти не ощущал… Прямо печет внутри, прожигает гимнастерку насквозь. Коля, брат, вместе в школу бегали… Нет, никакой пощады фашистам от Павла Черкасова не будет! За все с ними расплатится: за мать свою бедную, за собственное детство, оборванное войной, за брата Колю…

С дрожью в голосе выговаривал он слова присяги. Клянется. Клянется. Клянется!

Обычно извещений о смерти ждут с передовой, а тут на фронт пришла похоронная.

Глава четвертая

1

Зарево над горизонтом не угасало всю ночь. Гремело совсем близко. И всю ночь подразделения комсомольского полка выполняли боевое задание: оборудовали запасные рубежи обороны, создавали перед ними минные поля. Утром вражеская артиллерия стала доставать.

— Клавдия Васильевна, идите в укрытие! — волновался Федор Наумович Белоконь.