Переселение. Том 2 - [170]

Глухим, замогильным голосом он прервал рассказ Павла вопросом: знакомился ли он, будучи в австрийской армии, с обманными маневрами, с маскировкой, когда при помощи соломы, тряпок, печных труб создают фальшивую пушку? Неужто никогда не слыхал, что можно поставить на холм во время боя толпу унтер-офицеров в треуголках с перьями, в голубых мундирах, и неприятель, даже глядя в бинокль, будет уверен, что это штаб армии, а не маскарад.

На войне все средства хороши.

Есть ли у Исаковича в Киеве враг? Не приходило ли ему в голову, что его друзья — охальники, которые просто хотели сыграть с ним злую шутку, надуть его, чтоб над ним посмеяться?

Костюрин поднялся из-за стола и медленно пошел к Павлу.

В эту минуту он был необычайно изящен, легок и элегантен.

Глаза его смотрели на Исаковича с грустью.

Подойдя ближе, Костюрин вынул из кармана медальон, показал его Павлу и спросил, узнает ли он, чей это портрет? Видел ли он когда-нибудь в жизни женщину, здесь изображенную?

Исакович увидел на эмалевом в золоте портрете дородную красавицу с открытой пышной грудью и большими, устремленными на него глазами.

Ему показалось, что она похожа на Марию Терезию.

И Павел сказал, что да, он видел австрийскую императрицу.

В зале раздался смех, но он тотчас погас, когда Костюрин повернулся и крикнул, что ничего тут смешного нет. Они присутствуют при оскорблении ее величества, над именем и персоной которой кто-то смеет подшучивать. А этот невинно обвиненный человек может лишиться головы.

Потом он обернулся к Павлу и сказал, что портрет, который он только что видел, — точное изображение императрицы всея Руси, Елисаветы I, а та, которой капитан чмокал руку, — просто потаскуха. Бог знает кто.

И, повернувшись, Костюрин крикнул сидящим за столом офицерам, что на сегодня заседание суда окончено. В наступившем вслед за этим шуме Исакович услышал свой собственный громкий голос:

— Я знаю, чьих рук это дело! Всю эту комедию устроил Вишневский!

Услыхав это, Костюрин остановился и, обратившись к Витковичу, заметил:

— Хорошенькое приобретение получили мы с сербами! Поздравляю!

Виткович громко выругался.

Самым забавным было то, что Вишневский находился на пути в Санкт-Петербург.

Исакович был освобожден из-под ареста спустя шесть суток, в воскресенье тринадцатого ноября, в день Иоанна Златоуста.

Он вернулся в свой дом с приказом как можно скорее явиться в Бахмут.

В Киеве выпал снег.

Вместо Павла под стражу были взяты Мишкович, Чупоня, Гаич и Ракич. Было допрошено еще несколько офицеров. В семьях арестованных поднялся плач.

Больше всего шло разговоров об Елисавете, жене капитана Мишковича, которая в ту ночь играла роль императрицы. Она была русская, из офицерской семьи, ей угрожала смертная казнь.

Мишковича заковали в кандалы, хотя вина его была наименьшая.

Роль Воронцова играл лакей Вишневского. Из Киева лакей исчез.

С Вишневским уехала и Юлиана.

Виткович сказал Павлу, что судьба Вишневского и всех прочих зависит от размеров взятки. Канцелярии Шувалова известны все тайны, Вишневского быстро разыщут и арестуют. Тех же, что в Киеве, уже заковали в кандалы. Все зависит — полагал Виткович — от того, сможет ли Костюрин умилостивить Воронцова — настоящего Воронцова, — и еще от того, как воспримет озорную шутку сама царица.

Как бы там ни было, Вишневскому достанется крепко.

Многое еще зависит и от того, насколько Вишневскому удастся обелить себя и очернить тех, кто уже в кандалах. Насколько он сумеет взвалить вину на тех, в Киеве, а себя выгородить.

Впрочем, как бы там ни было, даже если Вишневский и выкрутится, его песенка спета.

Блестящая офицерская карьера для него окончена; если только он останется жив, ему придется разжалованным отправиться к черту на рога в Сибирь, либо в полк на границе с Персией, либо на Кавказ.

Не лучшая судьба ожидает и тех офицеров, что участвовали в маскараде.

Виткович утверждал, что, насколько ему известно, Костюрин попытается спасти то, что можно. Он считает все это глупой шуткой, в которой никакого намерения посмеяться над императрицей не было. Причина всего — скука и зависть, взаимная зависть, процветающая между сербами. Весь вопрос в том, как в окружении Воронцова воспримут эту комедию.

Императрица знает — и Шуваловы открыто отстаивают ту точку зрения, что ни один человек не родится безгрешным. Императрица очень веселая особа. Если ей расскажут, что произошло в Киеве, она может лишь посмеяться и потребовать показать ей этого Воронцова из Киева. Это может спасти Вишневского.

Но если императрица не засмеется, быть усекновению языков.

Елисавета I только поначалу не поддавалась на уговоры и не подписывала указы о смертной казни, когда это было нужно. И плакала. Сейчас, однако, спокойно их подписывает.

Осталась без языка даже бывшая жена Бестужева, родом из Саксонии.

И самое интересное, что Виткович во всем случившемся винил Павла. Всему причиной, говорил он, надменность вдовца. Вдовцы и холостяки озлоблены, не любят общества. Они во всем всегда виноваты.

Человек, не похожий на других, несет в себе беду.

Павел — ходячее несчастье!

Согласно протоколу штаб-квартиры, Исакович переехал из Киева в Бахмут семнадцатого ноября 1753 года, в день Григория-чудотворца.