Пересекая Африку - [137]

Идя вверх по долине Лумежи, мы по совету Алвиша свернули направо, дабы обойти Мона Пео — вождя одного из трех округов, на какие разделяется Кибокве. Мы прошли мимо множества деревень и стали лагерем в устье долины, по которой протекает один из многочисленных притоков Лумежи.

В мой лагерь, бывший в часе ходьбы впереди лагеря Алвиша, пришло много туземцев; и мне уже удалось начать беседу, когда я услышал, что вдруг поднялся какой-то беспорядок, и обнаружил, что повар Самбо, который всегда развлекался всякого рода невинными проделками, вызвал этот беспорядок, поддразнивая некоего старого вождя, каковой утверждал, будто его тяжко оскорбили.

Я сразу же с должной серьезностью расследовал дело, хотя трудно было удержаться от откровенного смеха, слушая комичный отчет Самбо. Но старик не мог уловить шутку и был так глубоко обижен, что, прежде чем замирение смогло состояться, мне пришлось расстаться с моей вионгва, отданной в виде подарка. У меня был маленький личный запас муки, достаточный лишь на три-четыре дня, да еще на два дня риса. Люди были так же хорошо (или худо) обеспечены, как я сам, а потому казалось в высшей степени вероятным, что, тока мы достигнем Бие, нам придется провести немало голодных часов.

Движение на следующий день происходило через лес, прорезанный длинными полянами с ручьями, текущими но ним. Те речки, что мы пересекали на завершающей стадии марша, впадают в Касабе. Леса были очень хороши — со скудным подлеском из жасмина и других цветущих кустов с приятным запахом; папоротники и мхи были исключительно красивы.

После устройства лагеря нас вскоре окружили люди из стоявшего здесь каравана из Бие. Они, по-видимому, смотрели с презрением на нас — измученных путешествием, отощавших и одетых по большей части в тряпье из травяной ткани, тогда как они были жирные и гладкие, одетые в набивные рубахи, куртки и красные ночные колпаки или фетровые шляпы. Этот караван вышел закупать воск, так что я занял немного воска у Алвиша, чтобы выменять его у них на ткань. Они сообщили, что Жуан находится в Бие, готовясь к еще одному путешествию в страну Касонго; он побывал в Джендже, когда Алвиша не было. Я попытался собрать у этих людей какие-нибудь известия о внешнем мире, но они ничего о нем не знали, редко бывая на морском побережье. Носильщики на этапе между Бие и Бенгелой — это баилунда[235], которые никогда не ходят восточнее Бие, а жители этого селения нанимаются только во внутренние районы.

Еще три перехода, завершающая часть которых прошла по холмистой местности, привели нас в долину Лумежи. Мы переправились через реку по шаткому мостику там, где она шириной в 14 футов, а глубиной — в 6, и стали лагерем в деревне Чикумби — младшего вождя при Мона Пео. Мы оставались здесь день, дабы караван Алвиша смог добыть себе провианта. Для моих людей и — меня самого это повлекло испытание некоторым дополнительным голоданием.

Здесь кругом много скота, главным образом черного и белого, безгорбого и умеренной величины. И хотя люди владеют им давно, искусство доения сумело остаться для них тайной. Коз и птицы было (полно, но я, будучи слишком беден, чтобы купить хоть одну, удовольствовался медом и фариньей — блюдом, приготовляемым из кассавы.

Чикумби сообщил нам в (высшей степени удивительные сведения о дороге между Бие и побережьем. Он заявил, будто она закрыта, так же как и дорога на Луанду. Утверждают-де, что шесть тысяч человек под началом четверых купцов соединились, чтобы попробовать прорваться, но не имели успеха. Алвиш уверял, что ту же историю слышал от каравана из Бие, который мы повстречали; по его словам, это была совершеннейшая правда. По категоричности такого заявления я сразу же сделал заключение о его лживости, в особенности же потому, что между Бие и Бенгелой существует крупная торговля воском, а где есть торговля, там должны быть и дороги.

Ставка Моны Пео была близко отсюда, но Алвиш решил его не навещать, так как он наверняка бы нас задержал на два-три дня. Там, кроме того, находились в качестве пленников некоторые жители Бие, и, если бы стало известно, что Алвиш посещал Пео, не добиваясь их освобождения, их друзья, как он сказал, в отместку за это разграбили бы его поселок. Однако после такого заявления мы пошли прямо к деревне Моны Пео.

Когда мы уже два часа были в пути, нас остановил в крупном селении вождь по имени Мона Ламба, каковой нам сообщил, что мы должны там остановиться и не выступать дальше, пока он не известит о нашем приближении своего сюзерена — Мону Пео.

Мона Ламба был приятного вида молодой парень, одетый в хлопчатобумажный сюртук с капральскими нашивками на рукаве и в юбку из красного тонкого сукна. И хоть он и вмешался в наше продвижение, однако же был очень любезен и пригласил меня и еще некоторых в свою хижину освежиться. Когда мы уселись, он достал огромную калебасу медовухи и наполнил мне кружку в пинту[236] объемом. Я очень хотел лить и осушил ее одним глотком, не зная крепости напитка. Я слышал, что Мона Ламба испытал великое восхищение по моему поводу ввиду того, что я не ощутил никакого опьяняющего эффекта, поскольку пинты обычно бывает довольно, чтобы напоить туземца допьяна. Эта медовуха — смесь меда с водой, сбраживаемая зерновым солодом. Она совсем прозрачна и обладает вкусом крепкого сладкого пива.