Пересекая Африку - [120]
Когда все вожди принесли приветствия, Касонго произнес длинную речь о себе, своих божественных правах, величии и могуществе, заявив, что единственное лицо, какое с ним можно сравнить, — это его родственник мата яфа.
Засим последовали речь Коимбры и еще одна речь — некоего человека с нашей стороны, говорившего на кируа. В речах этих было много взаимных обвинений и самовосхваления; раз или два дело становилось угрожающим, но все обошлось без всяких беспорядков.
В заключение Касонго официально вверил меня заботам Алвиша, сказав тому, что, случись со мной что-нибудь на пути к побережью, он, Касонго, определенно потом узнает, и, следовательно, Алвиш должен хорошенько соблюдать мои интересы или же никогда более не показываться в Уруа.
Несмотря на эти предотъездные инструкции, Алвиш был полон решимости не отправляться, пока не завершится траур по одной из жен Касонго, которая как раз умерла. Это заняло неделю, в конце которой я увидел Касонго, выглядевшего очень потрепанным и грязным; и каким ему было быть, если в соответствии с обычаем он еженощно спал вместе со своей умершей женой. Он выразил надежду, что мы теперь сможем уйти, но Касонго ответил, что Алвиш-де пообещал построить ему дом и что я должен последовать его примеру и сделать так же. Я, однако, отговорился тем, что невозможно достать строительные материалы, подходящие для европейского дома.
Алвиш решительно отрицал, что давал когда-то такое обещание, но через несколько дней я удостоверился, что он сам вызвался оказать эту услугу. А когда я его упрекнул за ложь, он заявил, что дом будет воздвигнут за четыре-пять дней и что Коимбра с группой людей уже к этому приставлен. Вскоре после того вернулся Коимбра, и я установил, что он ничего не знает о доме, но занят был какой-то грабительской или истребительной экспедицией в компании с отрядом людей Касонго.
Теперь мне сообщили, что весь караван должен двинуться в Тотелу, где будет осуществляться строительство; она расположена в двух или трех переходах на нашей дороге к побережью. Там мы вынуждены будем ждать, пока Касонго выберет и расчистит площадку и приготовит необходимые деревья для строительства.
Пропадал день за днем, приводились детские отговорки всякого рода, спрашивали совета у колдунов, у жен идола Кунгве а Банзы и покойного Бамбарре — они давали ответы столь же двусмысленные, как ответы дельфийского оракула. Касонго не мог или не хотел решиться на выступление, пока в конце концов я не пообещал ему винтовку (которую он клянчил почти ежедневно), как только начнется наше движение; и, убежденный таким образом, он 21 февраля отправился в Тотелу.
Столь же трудно было вытолкнуть в дорогу Алвиша, но 25-го мы все же в самом деле сдвинулись с места и после шести страшно медленных переходов с тремя днями стоянки прибыли в Тотелу, где и нашли Касонго с большим числом варуа. Но для начала строительных работ ничего не было сделано.
В этом переходе с Алвишем меня сверх всякой меры возмутили те способы обращения с несчастными рабами, какие я увидел. Я не колеблясь утверждаю, что в этом отношении наихудшие из арабов — ангелы в сравнении с португальцами и теми, кто ходит с ними. Если бы я не видел этого лично, то едва ли поверил бы, что какие-нибудь люди могут быть так бессмысленно и зверски жестоки.
Вся организация каравана Алвиша была плоха — с начала и до конца. Ядро состояло из небольшого числа его собственных рабов и носильщиков, нанятых им в Бие. Основную же часть составляли независимые отряды из Бие, и было также несколько человек из Ловале[212] и Кибокве[213], присоединившихся к каравану по дороге, с тем чтобы идти в Уруа захватывать рабов. Этих чужаков, которые все были с ружьями, поощряли к нам присоединиться, дабы увеличить внешнюю силу каравана. Среди них не было дисциплины, а над ними — власти, и они постоянно мешали каравану, когда на совещании о том, идти или стоять, их иной раз присутствовало до сотни. При отправлении из ставки Касонго караван насчитывал сотен семь человек, но до выхода из пределов Уруа эти люди набрали больше полутора тысяч рабов, главным образом насилием и грабежом.
Как раз перед маршем к Килембе я совсем случайно услышал, что в Каньоку на границе с Улундой отправился отряд и что нам придется задержаться, пока они не вернутся. Я решительно требовал послать гонцов, дабы тех отозвать обратно, но сделано это было лишь после нашего прибытия в Тотелу.
Когда я покидал дом Джумы Мерикани, где за время своего долгого пребывания испытал величайшее гостеприимство, он дал мне в подарок бисера, два козьей кожи мешка доброй муки и один — риса, дополнив таким образом те многие благодеяния, которыми меня одарил. И пока я был в Тотеле, Джума постоянно присылал мне рис — так много риса, что мне его хватило до Бие.
