Переписка Стефана Цвейга с издательством «Время» 1925-1934 - [64]
2.XI. 1927
В. Зоргенфрей
№ 9 [879]. <Внутренняя рецензия на очерк Цвейга о Толстом>
Рукопись, подпись.
S.Zweig. Tolstoi [880].
Книга Цвейга не ставит никаких ни историко-литературных, ни теоретических проблем. Ее основная задача - не научная, а художественная: нарисовать духовный (и физический) образ Толстого, не в его становлении, не в эпохе, а вне времени - как образ необыкновенного человека. Это - история жизни, при которой выделены наиболее значительные моменты. Много места уделено характеристике наружности Толстого и описанию его редкого физического здоровья («Vitalität»), в связи с чем особый акцент поставлен на теме «боязни смерти», проходящей через всю книгу. О произведениях Толстого Цвейг говорит мало, суммарно и не оригинально, повторяя довольно привычные, по крайней мере для русского читателя, суждения (глава «Der Künstler» [881]) и не останавливаясь отдельно ни на чем. В основе как этой главы, так и некоторых других, лежит сравнение уже довольно банальное после Мережковского противопоставление Толстой - Достоевский [882]. Достоевский визионер, фантаст и пр., Толстой - чувственник, правдист, почти сама природа. Надо, вообще, сказать, что в основных своих тезисах и наблюдениях Цвейг очень близок к Мережковскому и писал, по-видимому, не без влияния со стороны его книги.
Обычна и трактовка Толстовского «кризиса», хотя, как и многое другое, описан он очень ярко, красноречиво и взволнованно. Любопытны страницы, связывающие этот кризис с переломом возраста - с ослаблением организма. Особый интерес имеет глава «Die Lehre» [883] в которой Цвейг резко нападает на Толстого за упрощение проблем и называет его мышление «нечестным». Здесь, как и в других главах, Цвейг не привлекает никакого исторического материала и потому несколько наивен, но самое раздражение немецкого культурнейшего писателя против такого глубоко - русского «нигилистического» явления, каков Толстой интересно как факт.
Глава «Ein Tag aus dem Leben Tolstoi» [884] должна произвести неприятное и даже отчасти комическое впечатление - своей искусственностью, своим педантизмом. При переводе эту главу, мне кажется, нужно было бы совсем опустить. Старичок Толстой целый день делает не то, что ему хочется, ворчит, сердится, а ложась спать, думает о смерти.
Книга написана чрезвычайно красноречиво, «шикарно» - до такой степени, что местами чувствуется, как Цвейг любуется собственным стилем и никак не может остановиться. Одна и та же мысль обрастает целым стилистическим кружевом. В книге, несомненно, больше слов, чем мыслей. Если позволить себе некоторую резкость - с точки зрения современного русского человека она может быть названа даже болтливой и должна разочаровать. Но, конечно, независимо от трактовки Толстого, книга эта интересна как книга Цвейга. Для него Толстой - все же экзотическое явление, явление очень чужой культуры, которую он плохо понимает. Само собой разумеется, что Толстой, взятый вне таких эпох, как 50-ые, 60-ые и 70-ые годы, и не может быть понят. Для нас, в свою очередь, книга Цвейга о Толстом - своего рода экзотика, любопытная и характерная.
Б. Эйхенбаум
6.V.1928
№ 10 [885]. <Внутренняя рецензия на новеллу «Свадьба в Лионе»>
Рукопись, подпись, без даты.
>Stefan Zweig. Episode in Lyon.[886]>(11 стр.)
Небольшая новелла в тонах легенды, из эпохи Великой Французской революции. В одной из тюрем Лиона, обреченной революцией разгрому, встречаются нечаянно двое арестованных, подлежащих на другой день казни - жених и невеста. Трагическая судьба их вызывает сочувствие даже в среде таких же, как они, приговоренных. Оказавшийся в числе последних аббат совершает над ними обряд венчания, узники отводят им от своего тесного помещения отдельный уголок для их брачной ночи. Утром всех, во главе с новобрачными, ведут на казнь - и всех расстреливают.
Небольшая вещица, высоко-эмоциональная, изящно выполненная, но без некоторой присущей Цвейгу сентиментальности. >Могла бы войти в том легенд, если бы не Главлит - довольно трудно рассчитывать, что она пройдет цензуру, ибо герои рассказа и весь ансамбль трактованы в духе сочувствия их судьбе и - косвенно - несочувствия постигшему их со стороны революции возмездия. >Тем не менее следует попытаться включить в том легенд - как легенда рассказ теряет свою политическую остроту и приобретает характер документа общечеловеческого.
В<ильгельм> З<оргенфрей>
№ 11. <Газетная вырезка с рецензией на спектакль по пьесе Стефана Цвейга «Кви-про-кво> [887]
Кви-про-кво с «Комедией»
Чиновник, которого приняли за ревизора, был вовсе не ревизор: пьеса Стефана Цвейга «Кви-про-кво», идущая в «Комедии», как выясняется, не есть пьеса Стефана Цвейга, а поистине «ни се, ни то, чорт знает что такое»…
Сомнения в авторстве Цвейга, возникшие в свое время, подтверждаются и все это деликатного свойства кви-про-кво по наведенным редакцией справкам рисуется в следующем виде. Прошлым летом германское издательство «Felix Bloch Erben», к которому примыкает Цвейг, анонсировало в специальном журнале издательства, что Цвейг совместно с одним - весьма малозаметным - драматургом написал комедию «Кви-про-кво». Вскоре же анонсы прекратились и «Кви-про-кво» вместе со Стефаном Цвейгом - как своим соавтором - умерли: Цвейг отказался поставить свое имя даже в качестве «полуавтора», чтобы скрыть следы, пьеса была переименована в «Gelegenheit macht Liebe» («Случай ведет к любви» или «Случай правит любовью») и выдана в свет под псевдонимом Нейдиссер (Neidisser). Европейская сцена не узнала «Кви-про-кво» Стефана Цвейга и его сотрудника - она узнала «Случай правит любовью» Нейдиссера (последняя постановка в Венском «Volkstheater» в начале декабря без всякого успеха); Цвейг имел и полное право, и достаточные, можно думать, личные основания, чтобы подчеркнуто отстраниться даже от соавторства этого произведения.
Литературный шедевр Стефана Цвейга — роман «Нетерпение сердца» — превосходно экранизировался мэтром французского кино Эдуаром Молинаро.Однако даже очень удачной экранизации не удалось сравниться с силой и эмоциональностью истории о безнадежной, безумной любви парализованной юной красавицы Эдит фон Кекешфальва к молодому австрийскому офицеру Антону Гофмюллеру, способному сострадать ей, понимать ее, жалеть, но не ответить ей взаимностью…
Самобытный, сильный и искренний талант австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) давно завоевал признание и любовь читательской аудитории. Интерес к его лучшим произведениям с годами не ослабевает, а напротив, неуклонно растет, и это свидетельствует о том, что Цвейгу удалось внести свой, весьма значительный вклад в сложную и богатую художественными открытиями литературу XX века.
Книга известного австрийского писателя Стефана Цвейга (1881-1942) «Мария Стюарт» принадлежит к числу так называемых «романтизированных биографий» - жанру, пользовавшемуся большим распространением в тридцатые годы, когда создавалось это жизнеописание шотландской королевы, и не утратившему популярности в наши дни.Если ясное и очевидное само себя объясняет, то загадка будит творческую мысль. Вот почему исторические личности и события, окутанные дымкой загадочности, ждут все нового осмысления и поэтического истолкования. Классическим, коронным примером того неистощимого очарования загадки, какое исходит порой от исторической проблемы, должна по праву считаться жизненная трагедия Марии Стюарт (1542-1587).Пожалуй, ни об одной женщине в истории не создана такая богатая литература - драмы, романы, биографии, дискуссии.
В новелле «Письмо незнакомки» Цвейг рассказывает о чистой и прекрасной женщине, всю жизнь преданно и самоотверженно любившей черствого себялюбца, который так и не понял, что он прошёл, как слепой, мимо великого чувства.Stefan Zweig. Brief einer Unbekannten. 1922.Перевод с немецкого Даниила Горфинкеля.
Всемирно известный австрийский писатель Стефан Цвейг (1881–1942) является замечательным новеллистом. В своих новеллах он улавливал и запечатлевал некоторые важные особенности современной ему жизни, и прежде всего разобщенности людей, которые почти не знают душевной близости. С большим мастерством он показывает страдания, внутренние переживания и чувства своих героев, которые они прячут от окружающих, словно тайну. Но, изображая сумрачную, овеянную печалью картину современного ему мира, писатель не отвергает его, — он верит, что милосердие человека к человеку может восторжествовать и облагородить жизнь.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.