Перелетные работы - [29]

- Да не дарила я! - возмутилась я. - Зачем ты наступаешь мне на ногу?

Моя мама больно шлепнула меня:

- Так подари!

- Нам чужого не надо! - сухо сказала Натка, выдернула куколку из рук Аленки и засунула в карман моего платья.

Натка направилась к двери и потянула за собой Аленку.

- Приходите еще! - захихикали зеленые тапочки.

- Непременно, - сухо сказала Натка. - Не забывайте Аграфену Федосеевну!

- Увидимся - нет ли? - окликнула я Аленку.

Аленка обмерила меня взглядом и таинственно улыбнулась:

- Кто знает? - и пожала плечами.

Когда мы закрыли за ними дверь, в подъезде раздался грубый голос Натки: "Ах ты дрянь!" - и сухой хлопок. Аленка громко заревела.

Каждое утро я поджидала Натку и Аленку, но они больше не при-ходили. Я грустила и занималась с учительницей английского языка. Она близко жила, поэтому я ходила к ней одна, а моя мама каждый раз смо-трела в окно, как я пересекаю двор и исчезаю в ее подъезде. Я мечтала приехать к тете Груше, войти в ее комнату и поздороваться с ней по--английски. А потом из угловой квартиры тридцать вышла бы Вовкина ба-бушка и спросила бы меня: "Haw old are you?", и я бы ответила: "Fourth!"

Однажды я вышла из дому, а моя мама не смотрела мне вслед. Зазвонил телефон, и ее ноги, обутые в зеленые тапочки, вынесли ее в коридор снять трубку. "Алле-алле! - закричала она. - Что вы сказали? Нет, ничего не слышно!" Я шла через двор и, дойдя до угла нашего дома, взглянула в просвет улицы. Узко синело небо, деревья качались от ветра и хлестали его острыми ветками. На остановке, спиной ко мне, стояла Аленка с черным ранцем на плечах. Ранец застегивался на две металлические пряжки. На крышке ранца между застежками краснел гриб--мухомор. Я отвернулась и увидела угол соседнего дома, в котором женщина с квадратным лицом нетерпеливо поджидала три рубля.

Я зажмурилась и шагнула в просвет между домами.

- Привет! - обрадовалась Аленка и побежала мне навстречу.

В ранце что-то глухо постукивало.

- Какая встреча! - крикнула я и расставила руки, чтобы ее обнять.

- Какое у тебя пальтишко! - ахнула Аленка.

- Да, - кивнула я и повернулась к ней спиной.

Пальтишко у меня было голубым с черным воротником и красными снегирями, вышитыми на груди и на спине. На груди снегири сидели на ветках, а на спине, расправив крылья, взлетали.

- А я хожу здесь в новую школу, - сказала Аленка и показала на Оперный театр. - Видишь, тропинка? Идешь все время прямо, прямо, потом поворачиваешь за дом, а там снова проходишь дворами мимо кот-лована, мимо забора, через дорогу, и там будет такая ограда из белых досок. Так вот, одну доску отодвинешь, пролезешь в щелочку - и ты уже в школе.

Я пристально всматривалась в дорогу. Издалека медленно приблизи-лся синий квадрат троллейбуса с усами кузнечика. К стеклу были при-клеены цифры - тридцать один.

- Тридцать один, - прочитала я и с надеждой посмотрела на Аленку.

- Ну я сейчас поеду, - улыбнулась она.

- Аленушка, - ласково начала я и погладила ее по черной перчатке. Аленка убрала руку в карман. - Не знаешь ли ты, как до-ехать до тети Груши?

- Может быть, - засмеялась она, отходя к краю остановки.

Я шагнула за ней. Троллейбус подошел совсем близко.

- А не скажешь ли ты номер троллейбуса?

Троллейбус остановился и, уронив искры, пошевелил усами.

- Может быть, - ответила Аленка, взбегая по ступенькам.

Я поднялась следом и повисла на поручне.

- Прошу тебя, научи! - прошептала я.

- Поехали! - отрывисто крикнула Аленка.

Двери троллейбуса закрылись.

Мы посмотрели друг на друга и захохотали.

Я закрыла рукой один глаз и сказала:

- Я - это ты!

И Аленка тоже зажмурила глаз и ответила:

- А я - Домна Чмелева!

Мы снова захохотали и сели на свободное место. Я у окошка, Аленка с краю. Мы болтали ногами.

- Запоминай, - сказала Аленка.

Я прислушалась.

- И вот сейчас осень, - начала Аленка ласковым голосом. - Мы приходим на первый урок, и нам выдают грабли. Мы переодеваемся во что попроще, в резиновые сапоги до колен и теплые куртки, и выходим во двор - разгребать листья. Есть листья сухие - те, что упали недавно. Они желтые, зеленые и красные, как ладонь. А есть мокрые, с прелым запахом, они самыми первыми упали на землю и побурели от сырости. А нам все равно, что верхние листья, почти живые, что нижние. Мы их все мешаем граблями и сгребаем в кучи. А потом те кучи горят, и запах от них мокрый и едкий, как будто бы все время плачешь. Да только мы не плачем никто, мы сидим в классе за партами и смотрим, как внизу дым тонко тянется к окнам нашего класса, а учительница на доске рисует крупную букву "А"...

Я смотрела в окно троллейбуса: мы проезжали голую рощицу берез. Они стояли тонкие, с белыми стволами в черных заедах. Я повернулась к Аленке. У нее был длинный рот. В углах губ краснели заеды, из носу текло.

- Наша учительница нарисует букву "А" на доске и жалуется, что ей душно. Распахнет в классе все окна. Нам дует, но мы молчим. Срисовываем букву "А" в тетради, у многих не получается, а мне легко. Мне всегда ставят пять. Наша учительница молодая. У нее есть духи и стеклянная брошь - букетик желтых гвоздик. Гвоздики она прикалывает на грудь, а духами капает на воротничок. Она смотрит после уроков наши тетради и плачет, что у нее нет мужа... А со мной сидит девочка Люся. Ей скоро пятнадцать. Она долго смотрит на доску на букву "А", а потом рисует в тетради палочку или квадрат. Моло-дая учительница на нее кричит и сразу ставит ей двойку, а Люся пе-реживает. Иногда после уроков Люся остается переписывать, но у нее ничего не выходит, и тогда учительница обнимает Люсю, и они вместе плачут каждая о своем. У Люси есть младший брат Иван. Ему скоро восемь. Он приходит к нам после уроков и забирает Люсю домой. Ее не выгоняют из школы, она лучше всех убирает листья в нашем дворе.