Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [57]

В том же здании — кабинеты писательских начальников. Функционеры отнюдь не пренебрегали кухней, славившейся на всю Москву. И Кузнецов бывал часто в ресторане ЦДЛ. Знал о подготовке альманаха. Но все-таки медлил. А почему — никогда не обсуждалось публично.

К этому вопросу мы еще вернемся. А пока более важно, что собрание, где запугивали «метропольских» организаторов, состоялось накануне «предполагаемого вернисажа».

Следовательно, у Кузнецова уже и выбора не было. Все функционеры знали по собственной организационной практике, что для достижения цели выбираются средства, ей соответствующие, а в данном случае вообще не оставалось сомнений: если б «метропольцы» не планировали заграничное издание, так не стали бы и тратить немалые деньги на пресловутый «вернисаж».

По словам Попова, «метропольские организаторы» после 22 декабря 1978 года обдумывали варианты изменения планов. Были опасения: «Мы все вечером после секретариата собрались и проспорили полночи — отменять вернисаж или нет. Отменили. По тактическим соображениям. Тем не менее я утром к этому кафе пошел, чтобы предупредить тех, кто еще не знает об отмене».

Но было уже поздно. Ерофеев подчеркнул, что «КГБ отреагировал по-военному: квартал оцепили, кафе закрыли и опечатали по причине обнаружения тараканов, на дверь повесили табличку „Санитарный день“, а нас стали таскать на допросы в Союз писателей».

Почему именно туда — понятно. Формально попытку устроить «вернисаж» нельзя признать нарушением закона, реально же были нарушены правила неписаные, соблюдение которых полагалось контролировать ССП, где «метропольские» организаторы и состояли.

Громкий получился скандал. Среди приглашенных на «вернисаж» — иностранные журналисты. Так что о пресечении «метропольской» инициативы стало известно в редакциях заграничных периодических изданий. Согласно Попову, «вечером того дня все „голоса“ уже трубят о преследованиях писателей в СССР».

Нет оснований полагать, что «метропольцы» не предвидели, как может закончиться попытка устроить несанкционированный «вернисаж». Стало быть, они вполне сознательно использовали опыт «художников-авангардистов». Ерофеев о том обмолвился невзначай. Подтвердил и Попов. В итоге получился аналог «бульдозерной» выставки.

Результат, подчеркнем еще раз, вполне предсказуемый. Но, по словам «метропольских» организаторов, не планировавшийся изначально.

Акция и реакция

«Метропольские» организаторы добились международной известности. Она и защищала.

Но и писательское руководство должно было реагировать незамедлительно. Выбора не осталось: в ЦК партии вряд ли простили бы медлительность. Потому 9 февраля 1979 года в газете «Московский литератор» была опубликована кузнецовская статья «Конфуз с „Метрополем“»[134].

Согласно Кузнецову, не было литературного события как такового. Он утверждал: «Водевильная история эта с самого начала была замешана на лжи».

В чем же ложь заключалась — пояснил. Если верить Кузнецову, «метропольские» организаторы подходили «к крупному или не очень крупному писателю и, отведя в сторонку, спрашивали: „Нет ли у вас чего-нибудь такого… что когда-нибудь куда-нибудь не пошло?…“ — „А зачем?“ — „Да мы тут литературный сборник замышляем, ВААП думаем предложить…“».

Говорили так, нет ли, но следовало из статьи, что «метропольские» организаторы намекали коллегам: затея санкционирована. Иначе бы и ВААП не упоминали. А далее, согласно Кузнецову, некоторые писатели, «чувствуя, что дело нечистое, отказывались, другие, более легковерные, соглашались. Но и тем, кто соглашался, всей правды не говорили, упорно именуя свою затею „чисто литературной“».

Подразумевалось, что лукавили. А когда их разоблачили — еще и лгали: «Заботой о литературе объяснили эту затею ее организаторы (В. Аксенов, А. Битов, Ф. Искандер, В. Ерофеев, Е. Попов и др.) и секретариату правления Московской писательской организации, и всем остальным. „Основная задача нашей работы, — писали впоследствии они, — состоит в расширении творческих возможностей советской литературы…“».

Цитатой и обосновал Кузнецов сказанное ранее о «лжи». Далее — издевался: «Ах, лукавцы! Этакие беззаботные и безобидные литературные шалуны!»

По его словам, организаторы неискренними оказались. В противном случае они бы суждением о своей «задаче» открыли бы «альманах „Метрополь“! И вопрос был бы, ко всеобщему удовлетворению, тут же решен: люди позаботились о советской литературе, пришли в родную писательскую организацию с интересным начинанием, попросили творчески обсудить его, чтобы отобрать все действительно ценное, что по недоразумению не попало на журнальные или книжные страницы, подготовить предисловие, начинающееся процитированными только что словами — и в путь! В любое отечественное издательство».

Тут Кузнецов и проговорился невзначай. Цензуру подразумевала та последовательность действий, что предлагал он в качестве единственно правильной. С просьбой о разрешении были б должны обратиться составители «Метрополя» в «родную писательскую организацию». Там литературные функционеры и отбирали бы «все действительно ценное».

Получилось совсем иначе. А далее, по словам Кузнецова, он и другие функционеры все же попытались избежать конфликта, вернуть ослушников на путь единственно правильный — характеризованный выше: «Именно такой, нормальный, естественный ход делу и предложили составителям „Метрополя“ в секретариате правления Московской писательской организации».