Перекресток, или Сказка о Тави - [3]

— Ты говоришь «братья»? — сказал Миччи. — Послушай, вон там идут твои будущие родственнички. Хочешь стать похожей на них?

— Где твоя объективность? — возмутился Зииц. — Мы должны смотреть с вершин цивилизации, быть достойными встречи…

— Погоди, Зииц, — остановила его Тьоу и повернулась к Миччи. — Разве так уж необходимо отказываться от нашей внешности?

— Тьоу, да или нет?

Она отбежала немного в сторону, взлетела на валун, сильно наклонилась к земле. Сонная малиновка чиркнула коготком о намокший край гнезда. Маленький обабок хрустко расталкивал шляпкой мох. Жук-листорез в дурном настроении переползал на соседнюю ветку. Из-за деревьев вынесло шум проходящего вдали поезда, и тотчас, все сметая, налетел запах перегретых рельсов.

— Пожалуй, нет. Но…

— Достаточно. Меня не интересует, почему нет. — Миччи, уже прилегший на траву, сладко зевнул и перевернулся на другой бок. — Странности преследуют нас уже сейчас. Взять хотя бы тебя, Зииц. Месяц спишь под валуном. Нравится?

— По правде говоря, не очень. Даже сухая сосна приятнее безразличного камня. — Зииц подпрыгнул и распластался вдоль соснового ствола, ритмично царапая пятками чешуйчатую кору. Не удивительно, что из дерева тотчас высунулась недовольная физиономия дядюшки Дилля. Поскольку никто его не заметил, он положил голову на руки и прислушался.

— Видишь, — проговорил Миччи, — ты решил во что бы то ни стало догнать человека, суметь все, что умеют люди. И забыл об их нежелании слышать. К тебе может крот на пару слов забрести. И осиновый корень с приветом и благодарностью прибьется… Одно не под силу нормальному тавну: власть над машиной.

— Браво, юноша! Немножко назойливо, но наглядно! — Дилль оперся о разлапистую ветку, кряхтя, извлек потихоньку все туловище. Он был очень стар, желт и свои ослабевшие глаза непомерно увеличивал настоем бересклета.

— Здравствуй, будь вечен, дядюшка Дилль! — виновато приветствовала его Тьоу. — Мы не знали, что ты отдыхаешь.

— Да. Я почувствовал.

— А Грагги? Тебе время быть на Поляне! — Зииц, не отлепляясь от ствола, быстро обернулся.

— Мальчик мой! — Дилль укоризненно понизил голос. — Ты же знаешь, что я против этой опрометчивой возни с «Перекрестком», кому только пришло в голову такое дурацкое название! К сожалению, все тави разделились вроде вас: из любых трех двое почему-то «за»… Спрашивается, куда деваться нам, которые не верят в человека? Вот не верим и все. Так, Миччи?

Миччи молча кивнул.

— Да и что нам, собственно, даст человек? Он роет и режет там, где мы просочились бы. Его окружают мертвые камни, металл, стекло. Даже дерево он сначала убивает, чтобы сжечь или, в лучшем случае, построить дом. Мне, старику, смешно искать с этими существами контакта.

При последних словах Дилля Зииц съежился, соскользнул с дерева, заторопился. Какой смысл тратить время, если все давно решено? Пока они тут спорят, серебряные паучки на Поляне довязывают последние ниточки антенн. Старые уже, наверно, подвели к поверхности толстые рудные жилы и теперь стягивают в узел пойманное солнце. Через несколько минут тонкое Излучение, никого больше в мире не замечая, ударит по организмам тави и превратит их в дневные существа. О чем тут спорить? О чем причитать? Все ясно…

— Я побегу, — сказал он. — Мне еще муравейник поручено из-под экрана переселить. И вы давайте не очень задерживайтесь…

Он скакнул на тропинку, догнал стайку шумливых детишек с пожилой невозмутимой тавьей-наставницей впереди, быстро перестроил их по трое, взял самого маленького на руки и вскоре со всеми вместе исчез. Дилль посмотрел им вслед, натужно сполз на землю, охнул, наступив на брошенную человеком бутылку заскорузлой от старости ступней, и оттого еще больше распалился:

— Когда-то на Земле царили рептилии. Среди многих суетились и маленькие юркие ящерицы — наши предки. Внезапное излучение из космоса убило гигантов, а мы скрылись в леса, отгородились деревьями от дневного света. Старые считают, что следовало тогда вытерпеть, приспособиться, и сейчас в мире было бы две братских цивилизации. Вопрос только, допустили бы мы развитие соперников из каких-то млекопитающих? — Дилль неодобрительно фыркнул.

Грагги на Поляне ударили первый раз.

Миччи приподнялся на локтях и, склонив голову, рассматривал одним глазом принесенный ветром клочок бумаги. Тьоу подвинулась ближе, свесившись с валуна почти параллельно земле, и с болью притронулась к этой раздробленной, вываренной и засохшей жизни. Ей стало жаль незнакомое дерево, ведь в лесу хватает всякой бросовой хвои и листьев. Она подкинула клочок на ладони, дунула, дунула, бумага взлетела, едва не зацепив Дилля. Тот с отвращением изогнулся, пропуская ее мимо, и следил за ней до тех пор, пока ее снова не принял и не умчал ветер. Потом тяжело вздохнул:

— Сорят люди. Однажды неразумно выпустят злую силу, и тю-тю наша планета. Вместе с нами… Мне-то в мои годы не страшно. За вас боюсь. Я тут на досуге задумываться начал. Вот человек подминает природу, поэтому сам и не собирается изменяться. Тави, наоборот, так стремились слиться с ней, что сделали все для этого. И тоже теперь перестали меняться. Оттого потихоньку угасают. А живем мы на одной Земле, и путь у нас, в общем, один… Тем более странно: сердцем чувствую, права молодежь, а разумом не могу принять человека с его солнцем и его скоростями. Нет, жили мы без него миллионы лет и еще проживем!