Переход - [69]

Мод поджидает старшего мальчика. Тот наверняка ее заметил, но шагает по краю пляжа и поворачивает от моря к церкви лишь за деревом, что растет на границе песка и рыжей земли. Мод срезает путь мимо церкви и нагоняет мальчика у крыльца трейлера. Это неожиданно – вдоль дальней стены церкви на побелевших от соли шлакобетонных блоках стоит громадный трейлер. Мод таращится на трейлер, на пластмассу и металл трейлерного бока, сильно побитые солнцем, затем переводит взгляд на мальчика:

– Ты говоришь по-английски?

– Конечно, – отвечает он.

На нем футболка размера на два меньше, чем нужно, живот между подолом футболки и поясом шортов туг и коричнев. Руки до локтей блестят рыбьей чешуей.

– Я пришла на яхте, – говорит Мод. – Потеряла мачту в шторм. Оставила яхту у берега, вон там. – Она показывает, надеясь, что не ошиблась направлением. – Ты ее видел?

– Нет. – Он то и дело стреляет глазами на ее рубашку. Чем-то рубашка ему не нравится.

– Она красная, – говорит Мод. – Красная яхта.

Он кивает и уже хочет уйти в трейлер.

– Поищешь?

Он опять кивает.

– Что у вас здесь такое? – спрашивает она.

– Ковчег, – отвечает он.

– Ковчег?

– Да.

– А кто следит за детьми?

– Их сейчас нет, – говорит он.

– А когда вернутся?

Он пожимает плечами:

– Скоро.

– Сегодня?

– Скоро, – повторяет он и отворачивается, открывает дверь и уходит в трейлер.

Она так и стоит, этот трейлер разглядывая; пожелтевшая наклейка над дверью гласит: «Десять заповедей – не многовариантный тест». Непонятно, стесняется мальчик или почему-то злится на Мод. Она отворачивается, смотрит на пляж, где на песке лежит его лодка. Если взять ее сейчас и поплыть, отыщется ли «Киносура»? И если отыщется – что тогда? «Киносура», конечно, пострадала (и не весь ущерб очевиден или даже виден), но Мод по-прежнему считает, что яхту можно спасти, что на хорошо оборудованной верфи ее подлатают за несколько недель. Чем этой гипотетической верфи платить – конечно, вопрос. На счету у Мод, пожалуй, тысяча-две, не больше, даже если она найдет способ добраться до своих денег (здесь, где она пока не нашла даже фермы, не говоря уж о банке).

Она идет к церкви, шагает в дверь. Прохлада внутри – словно вечер, и такой же сумрак. Скудный свет – свет из двери и побитых окон в вышине – мелкими лужицами ложится на плиточный пол, ломкими решетками трепещет на серых стенах. Скамей нет, лишь под кафедрой полукругом толпится дюжина стульев как из заброшенной классной комнаты. Сама кафедра – из какой-то мелкозернистой, изъеденной червоточинами древесины, и Мод как будто различает в ней корабельные тимберсы – кафедра вполне могла быть деталью судна, сооружена людьми, которые по прибытии разобрали его на части, никуда не планировали возвращаться.

Она идет по кругу вдоль стен, щурясь на мемориальные таблички. Самая ранняя, какая ей попадается, – 1658 год, самая поздняя – 1780-й. Плетение поблекшей латыни; какие-то картинки, в том числе, кажется, кит. Португальские имена – точно столы, перегруженные столовым серебром. Есть и другие – видимо, слуг или рабов. Почти все – и рабы, и хозяева – умерли молодыми.

От дверей церкви Мод направляется к дереву. Манговое дерево, в кроне угощаются двое попугаев ара. Мод смотрит на них, а они склоняют набок желтые лица, смотрят на нее, не отрываясь от еды. Мод сворачивается клубком в тени дерева и засыпает. Когда просыпается, рядом сидит старшая девочка.

– Вы все спите, спите и спите, – говорит она. – В жизни не встречала таких усталых.

Для начала они проясняют, как зовут Мод, и Джессика научается говорить «Мод», а не «Мор». Потом Джессика сообщает, где они находятся, хотя у Мод складывается впечатление, что географию девочка знает в основном по рассказам и четкой карты в голове у нее нет. Джессика задает вопросы, и Мод объясняет про яхту, про переход, про шторм, про высадку на берег. Оказывается, всему этому вполне вольготно обитать в пределах горстки простых предложений.

– Я говорила с мальчиком, – сообщает Мод. Показывает на трейлер.

– Тео, – отвечает Джессика.

– Он сказал, людей, которые за вами присматривают, сейчас нет. Что они не здесь.

– Папа, – поясняет Джессика. – Это он про папу.

– Папа? Ваш отец?

– Он для всех нас был папа.

– Куда он уехал?

Девочка пожимает плечами:

– В Хантсвилл, наверное.

– Куда?

– В Хантсвилл. В Алабаму.

– Он из Америки?

– Была еще мама, – говорит девочка. – Но она отошла.

– Умерла?

– Да.

– А папа уехал?

– На вас его рубашка, – говорит девочка.

– А у тебя мамино платье?

– Да, – отвечает Джессика, оглядев себя и легонько погладив ткань.

– Мальчик, – говорит Мод. – Тео. Он сказал, папа скоро вернется.

– Ну еще бы, – отвечает девочка. Улыбается: – Он вернется.

– А телефон у вас тут есть?

– Телефон у папы.

– Он забрал телефон?

Девочка кивает, опять улыбается.

– Папа мастер, – говорит она. – Он починит вам яхту.

– Английскому тебя папа научил?

– Папа и мама.

– Давно ты здесь?

– Ой, очень давно.

– А Тео?

– Да, – говорит девочка. – И Тео. С младенцев. С маленьких младенцев.

В Ковчеге главная трапеза под вечер, в последний час до темна, и Мод впервые видит всех детей вместе. Они собираются на звон козьего колокольчика и рассаживаются за столом между арками. Всего четырнадцать детей, самому маленькому мальчику четыре года. Все, похоже, знают свои места.