Переход - [67]

– Olá[45], – говорит девочка.

– Мне надо присесть, – говорит Мод, а затем так и поступает, практически падает на землю в окружении детей, коз.

Старшая девочка беседует с Леей, затем встает подле Мод на коленки.

– Вы из Америки?

Мод кивает. Сойдет и Америка.

– Потерялись?

Она снова кивает. Глаза она закрыла. Когда открывает и поднимает взгляд, девочка улыбается. У нее не хватает переднего зуба, но ее красоты это не портит.

– Я Джессика, – говорит она. – Я вам помогу.

Не успевает Мод ответить, девочка встает и принимается раздавать указания, дети помладше разбегаются врассыпную, и затем один приносит пластмассовый мерный стакан с водой и кусок манго. Мод пьет воду, но впихнуть в себя манго не в силах. Дети наблюдают, потом один забирает стакан, и Мод поднимают – старшая девочка, Лея и еще две девочки, явно двойняшки, чернокожие девочки с сияющими потрясенными мордочками. Они взгромождают Мод на ноги. Она закидывает руку старшей девочке на плечи, и они пускаются в путь, ковыляют к ближайшей арке.

В доме по деревянной лестнице взбираются в коридор или на галерею, откуда три незастекленных окна из-за приоткрытых ставен смотрят на зады и затоплены светом. Против окон – четыре или пять дверей, и старшая девочка открывает первую, прямо у лестницы.

– Это моя комната, – говорит она. – Можете пожить здесь.

Комната маленькая и непритязательная – у стены узкая кровать, под окном стол и стул. Окно, как и в коридоре, закрыто зелеными ставнями, но не застеклено.

Мод садится на кровать. С ней творится жизнь; ей роли не досталось, или же роль у нее – как у библейских слепцов, безумцев и расслабленных, которых спускают в дом через кровлю[46] или походя касаются целительной рукой.

Маленький мальчик с превеликой осторожностью приносит полтазика воды.

– Спасибо, Калеб, – говорит старшая девочка по-английски – может, чтобы Мод поняла.

Мальчик ставит тазик, слегка расплескав воду по половицам. Босой мальчик в желтой летней рубашке, в красных шортах до колен. Судя по лицу, в роду у него не обошлось без индейцев.

– Пялиться невежливо, – говорит девочка, и хотя трудно сказать, понимает ли мальчик, кое-что – этот тон юной директрисы – он все-таки улавливает, опускает глаза, уходит. – Можете умыться, – говорит девочка. – Дети вас не обеспокоят. Я посажу Лею снаружи. Когда понадоблюсь, пришлите ее за мной.

Мод кивает.

– Больше ничего не нужно? – спрашивает девочка.

Она уходит, а Мод сидит, смотрит, как дрожат ноги, как худы ноги. Она не умывается, не раздевается, не снимает кроссовки. В конце концов ложится. Чует девочку в шершавом постельном белье, чует и себя, горечь своей кожи или горечь, что поднимается откуда-то из нутра. Снаружи перекликаются дети, и оклики их – как крики, уханье и болтовня леса. Мод слушает. Наверняка вот-вот мужчина или женщина, взрослый, ясный, разумный голос заговорит, перекрывая детский щебет, Мод услышит тяжелую поступь на лестнице и приготовится поведать свою историю.

Мод слушает. Ждет.

Спящая Мод – как ребенок, к которому родители входят, не опасаясь разбудить. Привратница Лея в обмен на мелкие подарки по одному пускает к Мод лучших друзей. Все ее друзья – девочки; мальчикам, конечно, хода нет. И семилетняя чернокожая Дженна стоит в ногах узкой постели, воображая себя младенчиком. И Бетани, бледная, как и Лея, набирается храбрости, склоняется над Мод, рассматривает грязное лицо, обломанные ногти, надпись на руке, почти понятную, только не совсем. И восьмилетняя Саммер, курносая и кучерявая, не знает, двадцать пять лет этой женщине или пятьдесят пять, и недоумевает, зачем у женщины на шее веревка с детской заколкой.

Джессика тоже заглядывает и, как и младшие дети, стоит над спящей женщиной, но в ее гримасе чередуются нечто похожее на испуг и нечто похожее на облегчение, невероятное облегчение. Вечером она укрывает Мод одеялом, над ее головой возносит ладони и бормочет несколько слов, шепотных и пылких.

Внизу Джессику ждут другие дети. Они пристают с вопросами, виснут у нее на руках, тянут за подол платья в горошек. Джессика мягко от них отбивается и по двору шагает в церковь, по темному среднему нефу идет к двери за алтарем.

Открывает дверь; за дверью мальчик. При свете заводных фонарей он возится с коробками на скамье, и пока не заканчивает, девочка стоит очень неподвижно. На мальчике мешковатая клетчатая рубаха и пара джинсов, перепоясанных туго и неловко, как девочкино платье. Комната побелена, прямо над головами детей – окошко. Стол на стальных ногах, железный картотечный шкаф, пара офисных кресел из гнутых стальных трубок, календарь за 2007 год открыт на декабре, на фотографии с заснеженными горами.

– Она так и спит, – говорит Джессика. – По-моему, у нее жар. Может, дать ей что-нибудь?

– Например что?

Девочка пожимает плечами:

– Ибупрофен?

Мальчик над ней смеется.

– Ты у нее в рюкзаке смотрела? – говорит он.

3

В часы ночных вахт расцветает делирий. Регулярно навещает старый Ролинз, воплощением ночи горбится в изножье, освещен только звездами, но ни с кем не спутаешь. Вроде рад видеть Мод, но его беспокоит, как он выражается, тактика. Грудь его булькает. Мод он называет Миннегагой