Переход - [36]

И в конце этого сезона, этих трехнедельных воздушных кульбитов, о которых пишут газеты, она приезжает домой, а передняя дверь открыта. Давно стемнело, ни луны, ни света в доме. Мод окликает, потом шагает через порог, обходит весь дом, заглядывает почти во все комнаты. Гитарная кладовка в гостевой открыта и пуста. Мод идет вниз. Кто-то стучится, деликатно, но настойчиво. Соседи, Майкл и Сара. У Майкла фонарик. Оба в темных флисках, черных или синих.

– У тебя все нормально? – спрашивает Майкл.

– Мы ужасно волновались, – говорит Сара.

– Не знали, что делать, – говорит Майкл. – Хотели позвонить, но не знали кому. Думали пожарных вызывать.

Они выжидательно молчат, а сообразив, что она не понимает, о чем речь, объясняют, перебрасывая недосказанную историю друг другу.

Оба на два дня взяли больничный, у них этот тошнотный вирус, с которым все мучаются. Где-то в полчетвертого – они заметили, потому что смотрели телевизор, а передача заканчивается в полчетвертого, – подъехала машина, хлопнула дверца, они выглянули, а к коттеджу идет Тим. C костылем, один. Они ничего такого не подумали, но потом из кухни увидели, как он идет в сад. И несет гитару, и вот это было странно, холодно же, и темнеет, зачем бы ему играть на холоде? Но он не стал играть, положил гитару на траву, ушел в дом, вернулся с другой гитарой, положил рядом с первой, опять ушел. Они не поняли, что это он такое делает, но занервничали. Три или четыре гитары – и они же знают, что гитары хорошие, прекрасные гитары, очень дорогие – лежат себе на траве. А потом все случилось мгновенно. Он эти гитары чем-то полил, чиркнул спичкой. Получился как будто взрыв. Ну, правда взрыв. Пламя с Тима ростом, Тим шарахнулся и чуть не упал. А потом стоял и смотрел, как догорает костер. После этого ушел в дом, а через пару минут они опять услышали машину.

– Мы всё понимаем, мы сочувствуем, – говорит Майкл. – Мы просто волнуемся.

– Мы волнуемся, что будет пожар, – говорит Сара.

– Пожарникам, – говорит Майкл, – сюда ехать минут двадцать минимум. Даже, наверное, полчаса.

Мод еще не слыхала, чтоб они столько разговаривали. Вроде немногословные люди, по жизни шли почти безмолвно. Очевидно, впечатление было ложное. Внутри у них целая куча слов – только и ждут событий и тогда изливаются. Мод благодарит обоих и закрывает дверь. На подоконнике в кухне лежит фонарик. Мод включает его и шагает в проход между кухней и керосиновым баком. Задний садик невелик. Лоскут земли, грядки в глубине, от соседей отделен низкой стенкой красного кирпича, от улицы – буковой изгородью. Костер – кострище – на лужайке у качелей. Угли еще тлеют, еще испускают тепло, пахнут горючим. Мод с фонариком садится на корточки, выуживает из пепла головку грифа, протирает большим пальцем – проступает закопченная инкрустация с ромбами и звездами, дерево теплое, как рука. Кладет ее обратно, в пепел, к перекрученным струнам, обугленным порожкам и колкам, к обломкам.

В доме мигает автоответчик. Сообщение от Тимовой матери: «Мод, Тим у тебя? Ты его видела? Он взял машину. Коробка-автомат, он сможет вести. Если увидишь его, позвони, пожалуйста, срочно».

Затем другое сообщение, усталое: «Вернулся. Будь добра, позвони. По-моему, нам надо хотя бы поговорить. Пора уже как-то разобраться. Понять, как жить дальше».

5

Она не предупреждает их, что приедет. Или не предупреждает себя, что поедет. Суббота, час послеобеденный. Она едет под настырным деревенским дождем, паркуется во дворе. Собаки выбегают поздороваться. Под дождем провожают ее до двери. Там висит колокольчик из старого стремени, но в него никогда не звонят. Мод заходит в комнату, где вощеные куртки, хрустальная ваза с патронами для дробовика. В кухне тучная тетка, жена Слэда, рубит мясо ножом с костяной рукоятью – лезвие длиной с полруки Мод. Миссис Слэд никогда не питала к Мод нежных чувств, но она и вообще нежных чувств не питала ни к кому, кроме Магнуса, который обращался с ней как с рабыней, как с невольницей раба. Миссис Рэтбоун прилегла, объявляет тетка. Мистер Рэтбоун у себя в мастерской и не скажет спасибо, если его обеспокоят.

– А Тим?

– У себя.

– Наверху?

– Как он туда заберется? – говорит миссис Слэд. – Он в маленькой комнате. Возле музыкальной.

Мод ее благодарит. Не сообщает, что Тим забирался по лестнице в коттедже, прекрасно забирался и при этом вещи вниз сносил. Мод выходит из кухни, через утреннюю гостиную, а оттуда по короткому коридору без окон – в музыкальную комнату. Дождливый свет на поблекшем ковре, на исцарапанной черноте скрипичных футляров, на стекле напольных часов. На фортепиано шеренгой вполоборота, точно солнечные батареи, выстроились фотографии. Дети стоят на коленках под рождественской елкой. Дети в школьных мундирах, с аккуратными проборами. Дети с собаками, дети сидят на коленях у родителей. Знакомая картина, их тут минимум три поколения – дети, что улыбаются в камеру или застигнуты во временной прорехе между одним шагом и другим, одним жестом и другим, руки раскинуты, кисти размыты до воздушности.

Слева от фортепиано дверь. Из-за двери – тихий женский голос.