Перед уходом - [29]

Утром я совершила ошибку, за которую весь день потом казнила себя. Не надо было мне забирать из камеры чемодан. Ох, и намыкалась же я с ним! Он тяжеленный был — из-за книг. Чтобы работать в горячем цехе, нужно, оказывается, разрешение врачей, медицинская справка. Форма № 286, которую дают поступающим в вузы и техникумы, здесь не годилась, и меня направили в заводскую поликлинику. Хорош, должно быть, был вид у меня, когда я заявилась туда с чемоданом. Он же мне все ноги отбил, руки оттянул, проклятый! И хоть бы новый был, выглядел прилично, а то так — древность фанерная.

Правда, и помог здорово: врач-терапевт, смешной такой дядечка, пожилой уже, когда я ввалилась к нему, испугался — в шутку, конечно, — замахал руками: «Вы что, девушка, пришли сюда навеки поселиться? А мне куда прикажете? А пациентам?» Ну, я рассказала ему, в чем дело. Говорю, а сама не знаю, смеяться мне или белугой реветь. А доктор мне: «Поступали? Куда? Не в медицинский наш, нет? Медицине следует обучаться в столицах… Что? Совершенно никакой склонности? Жаль-жаль… А то бы мы вас медсестрицей оформили. Или в регистратуру — искать карточки, писать больничные листы. Почерк хороший?.. Обыкновенный?.. Ах, общежитие? Иначе не дают, а вам жить негде?.. Да-да, конечно, сам много лет без квартиры жил, понимаю…»

Потом он сам, без очереди, сводил меня к окулисту, к невропатологу и в рентгеновский кабинет, сам написал нужную справку, а назад, к отделу кадров, я и мой облезлый чемодан подъехали на «Москвиче» с крестами на дверцах. Вот так-то! Автомобиль не роскошь, но средство передвижения. Жаль, что доступно оно пока не всем. Или всем? Автобус — тоже автомобиль. А не нравится тесниться в автобусе, садись в такси.

Знаешь, тогда, в больничном «Москвиче», который вез в цеховые здравпункты аппараты для измерения кровяного давления, я и обнаружила, как изменчивы улицы города. Одно дело, когда катишь по ним в машине, другое — когда тащишься по тротуару пешком. И дома, казалось бы, стоят те же самые, и деревья, и погода одинаковая, но… Словом, чудеса. А тот доктор, когда я встречаю его в коридоре поликлиники, обязательно улыбнется мне, опросит о здоровье, пошутит. Я теперь в заводскую поликлинику часто хожу: после родов у меня что-то с зубами сделалось — болят, крошатся, надо пломбы ставить.

Слава богу, следующую ночь я провела не на вокзале, успела получить оба временных пропуска — и в общежитие и на завод. Комната на троих, куда меня поселили, показалась мне раем. Тумбочки, чистое белье… Да и посейчас кажется, правду сказать. Свой угол! Только считать своих соседок ангелами я давным-давно перестала. Дали бы нам с Андрейкой такую комнату насовсем — вот это было бы счастье. И желать больше нечего… Может, когда-нибудь и дадут — дойдет и до нас очередь.

Заводское общежитие куда лучше студенческого, в котором мы жили, когда сдавали экзамены. Я туда часто наведывалась поначалу — ходила в гости к девочкам, которые поступили, и… на разведку. Сравнивала, старалась запомнить. Как-то оно там, у студентов, уныло все, голо, тесно. В комнатах по пять человек, кровати железные, допотопные, одеяла солдатские, подушки — одно названье. Девчонки над чертежными досками в три погибели гнутся, инженерши будущие, разговоры только о начерталке, конспектах по истории КПСС, а на подоконнике бутылки от кефира немытые стоят строем, потому что на этаже второй день воды из-за лопнувшей трубы нет. У нас в общежитии куда веселей. Или это во мне зависть черная говорит? Не знаю…

Пыталась я об этом ощущении своем одной девочке рассказать, Асе. Ты ее должен помнить: толстая такая, похожа на борца, но с косой. Мамаша ее все за руку водила. Ее в институт приняли, потому что она ядро далеко толкает. Всем было неудобно: и молодому преподавателю, который на экзамене по физике подошел что-то подсказать ей, и ей самой — краскою залилась, не знала, куда деваться, хоть под стол полезай, — и тем, кто сидел вокруг и это видел. А все мамаша ее: принесла в приемную комиссию грамоту, в которой указан результат какой-то очень хороший, рядом оказался заведующий кафедрой физического воспитания тов. Збандуто, вот и… Нужный, мол, институту человек! Она мне ответила, что заводское общежитие на берегу стоит, а студенческое вроде парохода. Она согласна в любой тесноте жить, только бы доплыть до цели — до диплома, самостоятельной стать, а то мамаша ей продохнуть не дает, каждый шаг контролирует и учит, учит!

Проспала я первую ночь на чистых простынях, в раю, а утром на работу надо идти. Встала, умылась, лицо казенным полотенцем вытираю, а внутри так и дрожит все — первый день впереди рабочий! Как-то оно все будет? Места себе найти не могу. Как перед экзаменом — страшно.

А тут одна из соседок и говорит мне с кровати, голос хриплый такой со сна: «Не мелькай, новенькая! Ты чего это в такую рань вскочила?» — «Опоздать боюсь», — говорю. А она мне: «Ты на часы глянь! Отсюда до проходной пятнадцать минут ходу. После десятилетки, что ль?» — «Да». — «Ну-ну. Еще одна счастья городского искать явилась. В институт не попала?» — «Нет, — говорю. — По конкурсу не прошла». — «А в отделе кадров про образование свое сказала?» — «Конечно. А как же?» — «И зря! Дурочки вы все, выгоды своей не понимаете!» Я и глаза раскрыла: «К-какой выгоды?» Нам ведь с самого детства внушают, что образование — это благо, а неграмотность — зло великое. «И она еще спрашивает! Сякой-немазаной! Могла б в вечернюю школу попасть, день бы получила свободный, оплата — пятьдесят процентов. Это тебе не выгода?» — «Обманывать? — спрашиваю. — Да?» — «Да кого обманывать-то? Ну, написала бы вместо десяти — девять. Или восемь классов. Они бы сами тебя нашли, учителя. У вечерней школы тоже план, милая моя. Где это сказано, что по второму разу учиться нельзя? Повторение — мать учения!» Где такое сказано, я не знала, конечно. Поэтому молчу. Где-то же сказано! Обучение денег стоит. И немалых, наверное. А она, соседка, на локоть оперлась, глаза плутовские, веселые: «Не поступила ведь? Значит, плохо тебя учили! Брак! Надо второй раз. Вот и пусть переучивают…»