Перед бурей - [18]

и стала прикладывать к синяку примочку.

На самом деле история была гораздо серьезнее. В боль

шую перемену на дворе гимназии началась драка между

двумя группами мальчишек. Я был невольно вовлечен в

драку, и один третьеклассник, славившийся своей силой,

здорово «дубанул» мне кулаком по лицу. У меня даже

искры посыпались из глаз, но я удержался и не заплакал.

49

Это было мое первое гимназическое крещение. Однако я

считал ниже своего достоинства рассказывать матери все

подробности.

Первым год моей гимназической учебы не оставил в

моей памяти почти никаких воспоминаний. Должно быть,

В

нем не было ничего замечательного. Сидел я на первой

парте, учился хорошо — был третьим-четвертым учеником

из тридцати семи, — поведение имел пять, прилежание и

внимание — по четыре. Однако большого интереса к учебе

у меня не было. Объяснялось это, видимо, тем обстоятель

ством, что дома я был подготовлен лучше, чем то требо

валось для приготовительного класса, и гимназия мне пока

не могла дать ничего нового.

К этому же периоду относится и мое первое знакомство

с «научной работой». Отец мой, как я уже рассказывал,

занимался различными опытами и исследованиями. При Ом

ском военном госпитале имелась маленькая захудалая лабо

ратория. Она состояла из двух небольших комнат с чрез

вычайно скудным набором самых необходимых инструмен

тов и приспособлений. Обычно лаборатория всегда была

пуста: никто из госпитальных врачей не интересовался на

учной работой. При лаборатории жил старик-сторож, от

ставной солдат Потапыч, смотревший на свою должность

как на своего рода синекуру. Потапыч по целым дням про

падал на базаре, который находился в двух шагах от гос

питаля, и занимался там мелкой спекуляцией. К лаборато

рии Потапыч относился презрительно.

— На кой она шут сдалась!—любил он рассуждать.—

Коли ты порядочный дохтур, дык лаболатория тебе не

нужна: ты и так все знаешь... Ну, а ежели ты плохой дох-

тур, дык тебе никакая лаболатория не поможет...

При такой общей установке не приходилось удивлять

ся, что на столах, термостатах, колбах, пробирках и про

чей лабораторной утвари неизменно лежал толстый слой

никогда не стиравшейся пыли.

Когда отец стал систематически работать в лаборато

рии, Потапыч был возмущен и не скрывал, что это совсем

не входит в его расчеты. Скоро он перешел к скрытому са

ботажу. Побившись с Потапычем некоторое время и не по

лучив результатов, отец махнул на него рукой и разрешил

ему проводить время на базаре. Вместо Потапыча отец ре

шил приспособить в помощь себе меня. В ранние вечерние

часы он брал меня с собой в лабораторию, и я стирал пыль

50

с инструментов, следил за температурой термостатов, пере

мывал колбы и реторты, записывал цифры производимых

отцом взвешиваний. Мало-помалу я входил в колею своих

обязанностей и даже начинал кое-что понимать в опытах,

производимых отцом. На моем попечении были также

морские свинки, которых отец употреблял для своих экспе

риментов и которые жили в большой деревянной клетке,

стоявшей в кухне у нас дома. Я кормил и поил этих сви

нок, следил за состоянием их здоровья, чистил клетку, под

брасывал солому. Особенно хотелось мне научиться само

му производить взвешивания на химически точных весах.

Это было целью моих стремлений, моим идеалом. И когда,

наконец, после долгого искуса отец разрешил мне прико

снуться к заветным весам, и когда я сумел сделать свое

первое взвешивание, оказавшееся правильным, я чув

ствовал себя так, как, вероятно, чувствовал себя Менде

леев после составления таблицы элементов.

Постепенно лаборатория стала заслонять от меня все

остальное — гимназию, бабки, разбойников, даже парохо

ды. Лаборатория стала стержнем моей жизни. Мне нрави

лось в ней бывать. Мне нравились ее стены, ее столы, ее

аппараты и приборы, самый ее воздух, а больше всего—та

полная мысли проникновенная тишина, которая наполняла

ее помещение. Я мог часами сидеть в лаборатории, и мне

никогда не бывало скучно. Переступая порог лаборатории,

я всегда испытывал какое-то особое, праздничное чувство,

какой-то особый подъем духа, какую-то внутреннюю тор

жественность, как верующий, переступающий ворота храма.

И это, пожалуй, было не случайно. Оглядываясь теперь,

спустя полвека, назад, я чувствую и понимаю, что именно

в те ранние годы, когда я перемывал колбы и пробирки в

убогой омской лаборатории, в моем сознании зародилась и

стала крепнуть вера в разум, в науку, в знание, в право

человека быть хозяином жизни на земле, вера, которая

красной нитью прошла через все мое последующее бытие

и которая, в конце концов, привела меня в лагерь марксиз

ма-ленинизма.

6.

Весной 1893 года отец был назначен сопровождать пар

ПУТЕШЕСТВИЕ В ВЕРНЫЙ

тию новобранцев из Омска в Верный (ныне Алма-Ата).

Такие партии отправлялись каждый год. Рекрутов из Ак-

51

молинской области, из Тобольской и Томской губерний,

входивших в состав западносибирского генерал-губерна

торства, набирали осенью; в течение зимы они проходили

первоначальную тренировку в омских казармах, а весной

следующего года часть из них направлялась уже для от

бывания всего срока службы, который в то время был ра

вен четырем годам, в Верный, Пржевальск, Зайсан и дру

гие пункты Семиреченской области, соприкасавшейся с