Пер Гюнт: стихотворения - [5]

Огромный простор морской.

Не зря он умел отлично грести,

Не зря был он смел и силен:

Надеясь семью от страданий спасти,

Задумал он в лодке зерна привезти,

Морской миновав кордон.

Он лодку поменьше себе подобрал,

Без паруса вышел он:

Доверившись морю, он так полагал,

Ты морем самим охранен.

Он рифы и прежде не раз обходил,

И в шторм, и в густой туман,

Но рифов и штормов опасней был

Тот коршун, что зорко за морем следил, —

Военный корабль англичан.

Но, верой в судьбу и удачу силен,

На весла рыбак налегал;

Вот лодку на отмель вытащил он

И груз драгоценный взял.

Хоть был этот груз не великой цены —

Всего три мешка зерна, —

Но для рыбака из голодной страны

Жизнь маленькой дочки и жизнь жены

Была в нем заключена.

Три дня и три ночи боролся храбрец

С волнами, не видя земли,

На утро четвертого дня наконец

Забрезжило что-то вдали.

То были не толпы бегущих туч,

А цепи суровых скал,

И синий, над строем вершин и круч,

Встал Именес – широк и могуч,

И Терье свой берег узнал.

Он дома! Теперь семья спасена!

Как сердце взыграло в нем!

Он Бога за эти мешки зерна

Восславил в восторге своем.

Но замерла речь, помутился свет

От страха в его глазах:

Не мог ошибиться Терье, о нет!

Входил в Хеснессунн английский корвет

Победно, на всех парусах.

С корвета заметили лодку. Звучит

Сигнал. Закрыты пути.

Но Терье на запад отважно спешит,

Еще надеясь уйти.

Он слышит, как в шлюпке матросы поют,

Но рук не жалеет он,

И крепкие весла по волнам бьют,

И волны дорогу ему дают,

Вскипая со всех сторон.

К востоку от Хомборгсунна есть

Еслинг – угрюмый риф;

Воды два фута бывает здесь,

Когда высокий пролив.

Здесь блещет и пенится водоворот

И в шторм, и в погожие дни,

Но каждый, кто лодку умело ведет,

Надежную пристань всегда найдет

За рифом, в глубокой тени.

Туда-то лодчонка неслась, как стрела,

Минуя гряды камней,

Но шлюпка английская следом шла,

И пятнадцать матросов – в ней.

Тут Терье, великой тоски не тая,

Сквозь грохот прибоя вскричал:

«Ведь только домой торопился я!

Там – голод! Там – дочь и жена моя!

Я хлеб привезти обещал!»

Но громче его закричали они:

«Над нами британский флаг!

Отныне хозяева мы одни

В норвежских ваших морях!»

Вдруг Терье на риф наскочил большой,

И шлюпка матросов за ним.

Ему офицер скомандовал: «Стой!»

И лодку пробил, как мальчишка злой,

Ударом весла одним.

В пробоину хлынувшая вода

Мешки потащила на дно,

Но Терье в беде не робел никогда:

Рванулся спасать зерно.

Матросов он яростно расшвырял,

Упрям и отчаянно смел,

Нырял, задыхался и снова нырял,

А враг беспощадный его поджидал,

Как пленника, взяв на прицел.

Победный салют был немедленно дан:

Доставлен рыбак на корвет!

На мостике гордо стоял капитан —

Юнец восемнадцати лет.

Он первую битву не проиграл,

Ну, как тут надменным не быть!

А Терье пред ним на колени упал,

Пощады прося, как ребенок, рыдал,

Чтоб сердце мальчишки смягчить.

Он плакал – они хохотали в ответ,

И смех был презрительно-зол.

Но вот горделиво английский корвет

К родным берегам пошел.

Затих Терье Викен; он горем своим

Врагов не хотел потешать,

И те, что недавно смеялись над ним,

Дивились, как странно он стал недвижим,

Решившись надолго молчать.

Пять тягостных лет он в тюрьме просидел,

Отсчитывал день за днем,

Согнулся, состарился он, поседел

От мысли о доме родном.

Но с этой лишь мыслью – заветной, одной —

Неволи он вытерпел ад.

Час пробил. Покончено было с войной,

И пленных норвежцев на берег родной

Доставил шведский фрегат.

И Терье на землю сошел опять,

Где был его отчий дом;

Никто молодого матроса узнать

Не мог в моряке седом.

В домишке своем он нашел чужих

И страшную правду узнал:

«Без Терье кормить было некому их,

И в братской могиле, как многих других,

Их сельский приход закопал».

Шли годы, и лоцманом Терье служил,

Вся жизнь его в море прошла,

Не раз он в порт корабли приводил

И людям не делал зла.

Но страшен и дик он порою бывал

И словно бы одержим.

«Чудит Терье Викен!» – народ толковал,

Никто из товарищей не дерзал

Тогда заговаривать с ним.

Однажды он в лунную ночь наблюдал

За морем, глядя на юг,

И яхты английской тревожный сигнал

Вдали он заметил вдруг.

На мачте трепещущий алый флаг

Взывал о спасенье без слов,

И лоцман – испытанный старый моряк —

Повел свою лодку сквозь ветер и мрак,

Помочь иноземцам готов.

Поднялся на палубу он; оглядясь,

Уверенно стал за штурвал.

И яхта послушно вперед понеслась,

Минуя рифов оскал.

И вышел на палубу лорд молодой

И леди с ребенком – за ним:

«Спасибо, старик! ты нам послан судьбой!

За помощь, оказанную тобой,

Мы щедро тебя наградим!»

Но лоцман вздрогнул и побледнел,

Оставил сразу штурвал,

На яхту прекрасную он посмотрел

И, зло усмехнувшись, сказал:

«Милорд и миледи! Скажу, не тая,

Мне яхту никак не спасти,

Здесь берег опасный, но лодка моя

Надежна вполне и сумею я

Сквозь рифы ее провести!»

Вот лодка, лавируя, птицей летит,

Минуя гряды камней,

Но лоцмана взор как-то странно блестит,

Становится все мрачней.

Вот Еслинга риф и кипящий прибой,

Вот Хеснессун перед ним, —

Вдруг встал во весь рост норвежец седой

И лодку пробил, как мальчишка злой,

Ударом весла одним.

В пробоину хлынула, пенясь, волна,

Как хищник в жестокой борьбе,

Но мать, помертвев, от испуга бледна,

Ребенка прижала к себе:

«Дитя мое, Анна!» – на этот крик,

Как будто от сна пробудясь,