Пер Гюнт: стихотворения - [4]

«Но стоит нам перенести взгляд чуть в сторону, и социальные вопросы размываются, реформатор становится драматургом, а если взглянуть еще дальше, то увидишь, как драматург превратится в поэта, который чутко прислушивается к подземной поступи троллей. Ибо в глубине своей Ибсен – это Пер Гюнт. В бакенбардах и при орденах, он остается все тем же – околдованным в горах мальчиком.

У родимой груди день-деньской

Отдыхало дитя… Бог с тобой!

У меня ты у сердца лежал

Весь свой век. А теперь ты устал.

Чело, склонившееся над Пером – нематеринское, но оно, несомненно, будет хранить его от плавильной ложки до тех пор, пока люди читают книги и смотрят пьесы».

Б. А. Ерхов

Стихотворения и поэмы

Рудокоп

Выше, молот мой, вздымайся,

камень с треском разрушайся!

Надо путь пробить туда,

где поет, звенит руда.

Жилы красно-золотые

и каменья дорогие

в темных недрах мощных гор

мой угадывает взор.

Веет миром, тишиною

в тьме извечной под землею;

глубже внутрь, в земную грудь

пробивай мне, молот, путь!

Помню – в юности часами

любовался я звездами;

с детски-ясною душой

собирал цветы весной.

Но с тех пор минули годы;

шахты сумрачные своды

все затмили для меня —

прелесть поля, неба, дня.

Верил я, сходя впервые

в недра мрачные, земные:

духи тьмы там, в глубине,

тайну тайн откроют мне.

Но бежит стрелою время,

а загадок жизни бремя

ум все так же тяготит;

тьма во мне, как вкруг, царит.

Иль ошибкою жестокой

был мой путь во тьме глубокой?

В небесах искать ответ?..

Но слепит небесный свет!

Нет, уж, видно, под землею

путь намечен мне судьбою.

Глубже вниз, в земную грудь

пробивай мне, молот, путь!

Вглубь, – пока лишь хватит силы, —

шаг за шагом, до могилы.

Ни луча зари живой,

ни надежды предо мной.

1850

Светобоязнь

Я был в семье и в школе

прехрабрый мальчуган,

но днем лишь; чуть же в поле,

бывало, пал туман

и поползли в долины

ночные тени с гор —

ужасные картины

мне рисовал мой взор.

Из сказок и преданий

рать призраков ползла,

и ночь мне ряд терзаний,

а не покой несла.

Теперь не так бывает:

как воск в пылу огня,

вся храбрость моя тает

при свете ярком дня.

Мне духи зла дневные

страшны; мне жизни шум

в мозг иглы ледяные

вонзает, мутит ум.

Мир призраков туманный

мне нужен, тьмы покров;

он – щит, доспех мой бранный,

я в нем на бой готов.

Я грудью рассекаю

туман, орлом паря;

но крылья опускаю,

едва блеснет заря.

Так, если подвиг мною

и будет совершен, —

наверно тьмой ночною

навеян будет он.

1855–1863

Терье Викен

Жил странный старик в нашем хмуром краю,

С повадкой и взором орла;

Провел он на море всю жизнь свою

И людям не делал зла.

Но в час непогоды он страшен бывал

И словно бы одержим.

«Чудит Терье Викен!» – народ толковал.

Никто из товарищей не дерзал

Тогда заговаривать с ним.

А позже я видел однажды, как он

К нам в город привез улов.

Он был, несмотря на седины, силен,

И весел, и бодр, и здоров.

Он девушек словом смущал озорным,

С юнцами, как равный, шутил,

Он в лодку садился прыжком одним

И, парус поставив, отважно под ним

В морскую даль уходил.

Все то, что я слышал о нем не раз,

Теперь вам поведаю я:

Чудесным покажется мой рассказ,

Но все это правда, друзья!

Я все это знаю от тех, кто жил

С ним рядом в краю родном,

От тех, кто глаза старика закрыл,

Когда на седьмом десятке почил

Он вечным, спокойным сном.

Он был уже с детства мальчишка-пострел,

Раненько ушел от родных,

Везде побывал он и все посмотрел,

Был юнгой из самых лихих.

Но как-то однажды, придя в Амстердам,

По дому он вдруг заскучал,

На судне «Союз» (капитан был Прам)

Он прибыл к забытым родным берегам,

Но парня никто не узнал.

Да как его было, такого, узнать:

Он стал и силен, и красив!

Но умер отец, умерла и мать,

До встречи с сынком не дожив.

Бродил он, угрюмый, дней шесть или пять,

Но был он не зря моряком:

Не мог он бездомным по суше блуждать,

Уж лучше уйти и скитаться опять

В огромном просторе морском.

А годом позднее жену он взял.

Соседи шептались: «Гляди!

Напрасно он с нею судьбу связал,

Еще пожалеет, поди!»

Всю зиму он прожил, счастливый вполне,

В уютном гнезде родном:

Цветы, занавески на каждом окне,

И ярко на снежной блестел белизне

Веселый маленький дом.

Но тронулись льдины, и Терье вдруг

На бриге ушел опять,

Лишь осенью гуси, летя на юг,

Могли бы его повстречать.

Нахмурился он, возвращаясь домой:

Почувствовал тяжесть в груди,

Веселая воля была за кормой,

И скучная жизнь с подступавшей зимой

Ждала его впереди.

Направившись к дому, веселым друзьям

С улыбкой он вслед поглядел:

Разгульную жизнь он любил и сам

И втайне о ней пожалел.

Но в комнате мирной увидел он,

Невольно душой умилясь:

Жена его кроткая пряла лен,

А в люльке румяная, как бутон,

Малютка лежала смеясь.

И с этого часа моряк удалой

Впервые стал домовит:

Бывало, работает день-деньской,

А вечером с дочкой сидит.

Когда же, в предпраздничный вечер, гулял

Народ на соседних дворах,

Он лучшие песни над люлькой певал

И маленькой Анне играть позволял

Ручонкой в своих кудрях.

Но вот начался великий раздор,

Жестокий девятый год.

С печалью и ужасом до сих пор

О нем вспоминает народ.

Вдоль берега флот английский стоял —

Угрюмые крейсера,

Богач разорялся, бедняк погибал,

И каждый больной и голодный знал,

Что смерть стоит у двора.

Но Терье осилил и страх, и недуг,

Ведь помнил он в час лихой,

Что есть неизменный, испытанный друг —