Пепельное небо - [112]

— Особенно лекарства. Мы думаем, именно они, — добавляет Прессия.

Арибэль надавливает клещами на рычаг сбоку кресла, раздается жужжание двигателя, прикрепленного к спинке. Кресло оказывается с мотором. Открытые поршни в его спинке качают воздух.

— Значит, они разрушаются, — произносит Арибэль. — Классические признаки: небольшой тремор рук и головы, паралич. Зрение и слух слабеют. Кожа истончается и иссушается. В конце концов кости и мышцы разрушаются, и органы падают. Это называется быстрым вырождением клеток и происходит от чрезмерных кодировок. Мы знали, что так будет.

— Это происходит с отцом, — говорит Партридж, будто только что осознав это. — Я думал, он просто сердится на меня, тряся головой, показывает свое отвращение… Так вот почему ему срочно нужны лекарства!

Арибэль замирает.

— Так он живее всех живых?

— Да, — кивает Партридж.

— У меня были особые причины считать иначе.

— Какие?

Мать клещами отцепляет застежку на рубашке, открывая кожу прямо над сердцем. Партридж видит шесть маленьких квадратиков, их края едва различимы под кожей. Три из них пульсируют, три — мертвы.

— Мы все вживили себе сердцебиения друг друга, чтобы всегда знать, кто из нас жив, а кто нет. Что-то вроде пульсирующих татуировок. — Она указывает на первые два квадратика.

— Эти двое мертвы. Этот, Иван, умер молодым, почти сразу после того, как ему вживили пульс. Этот прекратил биться незадолго до Взрыва, а этот — пульс твоего отца — перестал биться сразу после Взрыва.

— У него остались шрамы на груди, — вспоминает Партридж. — Однажды я видел их. Ряд шрамов — прямо как твоя татуировка.

Арибэль делает глубокий вдох.

— Он говорил, что покончил с нами. Он отрезал нас от себя. Вот что он имел в виду. Он вырезал нас из груди, — говорит она, — ножом. Звучит логично. Он не знал, живы ли мы, но пожертвовал этим знанием, лишь бы мы думали, что он мертв.

— А кто выжившие? — спрашивает Прессия.

Мать начинает по очереди показывать на квадратики.

— Бартранд Келли. Авна Гош. И Хидеки Иманака.

— Мой папа? — тихо спрашивает Прессия.

Мама кивает.

Глаза Прессии наполняются слезами.

— Ты думаешь, что он жив?

— Факт в том, что его сердце бьется, помогает жить и мне.

— Почему татуировка? — спрашивает Партридж. — Что вас всех объединяло?

— Система взглядов. — Арибэль приближается к столу и включает компьютер. Загорается экран. — Нас всех отбирали как лучших из лучших. В группе было двадцать два человека, избранных для того, чтобы спланировать сценарий Конца Света. Нам еще не было даже двадцати лет, мы были почти детьми. Тогда твой отец набрал своего рода кружок. Он считал, что нам нужен кружок. Он был умнейшим из нас — и будто неприкаянным. Его мозг, даже до усовершенствования, работал в бешеном темпе. Только сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, насколько он был не в себе с самого начала.

Арибэль снова смотрит на кулон.

— Его дал мне твой отец, Прессия. Я знала о надписи внутри. Лебедь был для нас семерых очень важным символом. Но затем операция «Феникс» убила лебедя и сделала символом птицу, возрождающуюся из пепла. Это была идея Эллери Уиллакса. Хидеки хотел, чтобы я стала той лебедью, что превратится в феникса и выживет через все, что нам предстояло. Он называл меня своим фениксом…

Арибэль закрывает глаза, еле сдерживая слезы.

— Все начиналось так красиво. Мы хотели спасти мир, а не разрушить его.

— Зачем ты отправилась в Японию? — спрашивает Прессия.

— Иманака, твой отец, проделал большую работу. У японцев своя личная история с бомбой и радиацией. Они были впереди всей планеты в деле защиты и противостояния. Его исследования соприкасались с моей областью — лечение травм биомедицинскими нанотехнологиями. И Эллери, отец Партриджа, хотел, чтобы я посмотрела, насколько Иманака продвинулся в своих исследованиях. Он боялся вырождения. Он больше всего нуждался в этой информации. Думаю, все еще нуждается. Сильнее, чем когда-либо.

Она смотрит на Прессию, понимая, что ту прослушивают.

— Остались еще выжившие. Если Гош, Келли и Иманака живы, значит, есть и еще. Эллери не хотел бы, чтобы об этом говорили под Куполом, но я знаю, что так и есть. Я не сумела установить контакт с кем-либо, кто дальше ста миль. Радиоволны, спутники — ничего не работает. Купол блокирует все пути сообщения. Но я все равно жива — благодаря надежде.

Прессия вспоминает Святую Ви и Брэдвела, склонившегося перед статуэткой за треснутым стеклом. Надежда.

— Ты пичкала меня таблетками для сопротивляемости? В смысле, ты делала что-то со мной, чтобы сделать меня невосприимчивым к кодировкам? — спрашивает Партридж.

— Да, но все вышло не так быстро, как хотелось. Взрыв уже нельзя было предотвратить — можно было только защищаться, а потом уже восстанавливать. Мы знали, что нам не спасти множество жизней. Люди бы умерли от разрушения — миллионы тел. Но мы могли уменьшить слияния выживших и их отравление. Мы планировали добавлять в их питьевую воду материал, помогающий противостоять радиации. Но это было слишком опасно. Доза, которой хватало для взрослого, могла бы убить ребенка. Вот почему я определилась с тобой, Партридж. Я не могла защитить тебя полностью. Тебе было всего восемь…