Пенумбра. Шесть готических рассказов. - [16]

— Этого? — спросила она.

— Но разве ты так не думаешь?

— Я не хочу думать. Я хочу, что бы ты оставил меня наедине со своей собакой.

— С моей с… собакой?

— Если ты, конечно, не возражаешь, — сказала она ласково, и впервые посмотрела на меня.

На мгновение наши взгляды встретились, выражение её лица стало серьезным, и понял, что она пристально смотрит на меня. Внезапно она сдвинулась с места и подошла ко мне, не отрывая взгляда от моего лица. Да, там действительно было кое-что. Крошечный полумесяц. Прямо над моей бровью. Это была родинка.

— Это шрам? — требовательно спросила она.

— Эта отметина в форме полумесяца? Нет.

— Нет? А ты уверен? — настаивала она.

— Прекрасно… — протянул я, изумлённо.

— Это родинка?

— Вообще-то да, а почему тебе это так интересно?

Когда она отошла от меня, я увидел, что её лицо было бледно, как мел. На мгновение мне показалось, что она закрыла лицо ладонями; но затем она опустила свои тонкие руки и села на квадратный, плоский камень, который, как оказалось, был почти вдвое меньше озера, и я очень удивился, заметив на нём резьбу. Волли вновь подошел к ней, и положил свою голову ей на колени.

— Как тебя зовут? — наконец решилась просить она.

— Рой Карден.

— Моё имя — Изольда. Я вырезала стрекозу на камне. И этих рыбок, и эту ракушки, и этих бабочек тоже.

— О, ты… Они прекрасны, — но это не американские стрекозы.

— Нет, зато они гораздо красивее. Видишь, у меня есть молоточек и долото.

Она вытащила из маленького мешочка небольшой молоточек и зубило и показала их мне.

— У тебя, несомненно, талант, — сказал я. — Ты где-то училась?

— Я? Меня никогда никто не учил — но я знаю, как это делать. Я вижу вещи, и вырезаю их на камне. Тебе нравится? Подожди немного, и я покажу тебе кое-что интересное. Если бы только у меня было достаточно материала, я могла бы сделать статую столь же прекрасную, как и ваш пёс.

Её молоточек упал в озеро, я наклонился и погрузил руку в ледяную воду, чтобы вытащить его.

— Он там, блестит в иле, — сказал она, наклоняясь ко мне.

— Где? — спросил я, заворожено глядя на её отражение в воде. Поскольку только в отражении я осмеливался смотреть в её глаза. Вода отражала прекрасный опал её лица, густую копну её волос и такие глубокие глаза. Я услышал шелест её одежды, взмах руки и молоток с брызгами вынырнул из воды. Водная гладь снова стала спокойной, и я вновь увидел в отражении её глаза.

— Послушай, — сказа она шепотом. — Ты… ты придешь ещё раз ко мне? К моему источнику?

— Я приду, — пообещал я.

У меня был усталый, слабый голос. Шум воды заполнил мои уши, затем тень стремительно скользнула подле озера. Я протёр глаза руками. Её отраженное на поверхности воды лицо поплыло изломанной рябью, и её отражения больше не было в воде; в воде вообще ничего не было, лишь розоватое вечернее небо и одна единственная, первая, мерцающая звезда. Я встал и осмотрелся. Она ушла. Я видел блеклое мерцание мёртвых звёзд на закате; я видел высокие деревья; я чувствовал неподвижный ночной воздух; и я видел спящего у моих ног пса.

Сладкий запах растворился в ночи. Страх овладел мной и я, выхватив пистолет, рванул через сумерки, не разбирая дороги. Волли следовал за мной, не отставая. На периферии зрения я увидел слабое свечение, но у меня не было ни сил, ни воли остановиться. Пот градом лил с моего лица и всклокоченных волос; в моём разуме царил хаос. Я не помню, как вышел обратно в рощу. Когда я шел по тропе вверх по склону, я увидел силуэт — очертание человеческого лица, смотрящего на меня из тёмной чащи — жуткий звериный оскал, желтого, с высокими скулами и узкими проёмами глаз. Я оцепенел. Волли вновь зарычал позади меня. Затем я споткнулся на ровном месте, когда в темноте пробирался сквозь чащу. Ночь быстро прибывала, и я почувствовал, что задыхаюсь. Мне не хватало воздуха в извилистом лабиринте кустарников и колючей лозы, неспособный найти ту самую поляну, что и загнала меня в эту ловушку. С бледным лицом и весь в ссадинах и мелких порезах, я вернулся домой уже многим позже ужина глубокой ночью. Хоулетт, хоть и позаботился обо мне, но в его глазах всё равно читался упрёк. Он приготовил ужин и для меня, дичь меж тем никто не трогал — тушки так и остались неразделанные.

Девид привёл собак домой сразу после ужина. Я сел на стул подле огня, поставив бутылку с элем на столик рядом. Собаки свернулись клубком у моих ног, устало уставившись на яркое, алое пламя и на красные, словно гроздья калины, стремящиеся вверх, искры, что ливнем брызнули из массивных берёзовых брёвен.

— Девид, — сказал я. — Ты говорил, что сегодня видел азиата?

— Да, сэр.

— Ты до сих пор уверен в этом?

— Быть может, это была лишь игра света и моего воображения.

— Но ты ведь так не думаешь, верно? Какой виски ты налил сегодня в мою флягу?

— Обычный, сэр.

— Больше обычного?

— Около трёх глотков, сэр, как обычно.

— Ты же не хочешь сказать, что в моём виски было что-то ещё, помимо напитка? Например, в него попало какое-нибудь лекарство… случайно, разумеется.

Девид улыбнулся и сказал:

— Нет, сэр.

— Ну… — сказал я. — Это был очень необычный сон.

Когда я сказал слово «сон» — эта мысль успокоила меня. Я умел себя успокоить. Мне тяжело было найти этому такое логическое объяснение ранее, ещё тяжелее признаться в своей слабости.