Пенрод и Сэм - [39]
Одновременно раздался еще один звук, похожий на выстрел. И судя по обиженному лицу Вермана, одним звуком дело тут не ограничилось. Верман повернулся и оказался лицом к лицу с чернокожей матроной внушительного телосложения. Она только что взобралась по лестнице и зашла охотникам с тыла. В руке она держала палку. Она снова взмахнула ею, и на этот раз досталось Герману.
– Матушка-а-а!
– Ори, ори! – пропыхтела она. – Вот погодите, придет папаша, он вам сильнее всыпет! Неужто у вас совсем не осталось мозгов, что вы играете в язычников с белыми детьми? Где ваши брюки?
– Вермановы тут, – со стоном ответил Герман.
– А твои где?
Герман набрался смелости и прошептал.
– Старый кот взял и утопил их в цистерне.
Это доконало чернокожую женщину, и она подняла палку для нового удара. Но она немного не рассчитала и, попятившись, оказалась вплотную к клетке. И надо же, чтобы это произошло именно в тот момент, когда кот впал в высшей степени агрессивное и мстительное состояние. Ему сейчас было совершенно безразлично, на кого нападать. Приблизься к клетке слон, он напал бы и на слона. Весь последний час он только тем и занимался, что крушил неодушевленные предметы и пытался достать когтями кого-нибудь из мальчишек. И вот, наконец, ему представился случай посчитаться с человеческим существом.
– Я тебе покажу! Ты мне поговоришь еще, что кот уто… А-а-а!
Чернокожая женщина подпрыгнула так высоко и легко, точно она была не матроной внушительного телосложения, а цирковым акробатом. Потом она быстро повернулась и увидела, что Цыган занес лапу для нового удара. Тогда она изо всех сил пнула клетку правой ногой.
Клетка свалилась с шаткого табурета, вылетела в открытую дверь и с треском упала на мостовую. Издав горестные вопли, Пенрод и Сэм подбежали к двери и увидели, что клетка разлетелась на куски. Огромный, потрепанный и больше прежнего умудренный жизненным опытом кот обрел, наконец, желанную свободу. Он посмотрел на останки клетки каким-то загадочным взглядом, покачал головой и зашагал вверх по улице. Оба мальчика скорбно смотрели ему вслед.
А позади них тоже грустили. Унылая процессия чернокожих покидала конюшню. Первым шел Герман, ногам которого было предоставлено временное убежище в виде брюк Вермана. За ним следовал Верман, а его подгоняла матушка, которая и замыкала сие скорбное шествие. Для того, чтобы сыновья поживее двигались вперед, матушка не скупилась на слова. Не менее щедро она раздавала и удары палкой, которыми награждала и старшего, и младшего сына. Они вышли на улицу, пересекли ее и скрылись за дверью своего маленького домика.
И тут Сэм решил узнать у Пенрода все.
– Пенрод, – задумчиво спросил он, – ты, что, хотел держать у себя этого кота для съемок в джунглях?
– Нет, это был дико породистый кот. Мы бы хорошо заработали на нем.
Сэм засмеялся.
– Как же ты хотел на нем заработать? Мы что, его в клетке бы показывали?
Пенрод отрицательно покачал головой. Он уже нанес сегодня солидный урон мужественному и независимому коту. Но если бы тот услышал, что ответил Пенрод Сэму, это, наверняка, убило бы его. Потому что Пенрод совершенно серьезно объяснил:
– Нет, Сэм. Мы заработали бы на другом. Я хотел дождаться, когда он родит котят.
Глава XV
ПИСЬМО ДРУГУ НА ИНТЕРЕСНУЮ ТЕМУ
Каждый понедельник Пенроду казалось, что больше в его жизни не наступит ни одной субботы. Начало школьной недели начисто лишало его веры в добро, и жизнь теряла для него смысл. На его по-утреннему свежем лице не выражалось никакого восторга. Неблагодарный! Он совсем не радовался, что сейчас отправится в школу и получит уйму полезных знаний. А ведь ему множество раз повторяли, что он ходит в школу исключительно для собственного блага. Однако слова эти сначала вообще не доходили до его сознания, а когда, после многократных повторений, все-таки дошли, он стал воспринимать их, как глубочайшее оскорбление.
Он не представлял себе обстоятельств, в которых ему могут потребоваться сведения и навыки, почерпнутые в школе. Когда же ему говорили, что такие обстоятельства будут возникать в его жизни постоянно, когда он вырастет, это делало в его глазах абсолютно непривлекательной взрослую жизнь. Он попросту с горечью убеждался, что и повзрослев, не будет защищен от неприятностей.
Попробуйте поместить под строгий надзор молодого, атлетически сложенного и преуспевающего актера с Бродвея. Заставьте его по шесть часов в день заучивать справочник адресов и телефонов жителей какого-нибудь американского городка. Когда он начнет протестовать, объясните ему, что это «для его же блага». Вероятно, он отнесется к этому заявлению не лучше, чем Пенрод, и ответ его прозвучит столь же искренне и нелицеприятно.
Пенрод воспринимал школу, как подлинную тюрьму, в которой, ко всем прочим бедам, травили математикой. Вообще он считал, что тут слишком долго приходилось выслушивать то, что не представляет никакого интереса. Он был вынужден читать и перечитывать одни и те же места в книгах, и это нагоняло на него скуку. Кроме того, он все время боялся, что его вызовут и заставят говорить о таких вещах, о которых ему не то что говорить, даже вспоминать было противно. Еще в школе постоянно задавали вопросы, по мнению Пенрода, просто бестактные, и ему приходилось постоянно сдерживать возмущение. И самое унизительное заключалось в том, что выкручиваться из подобных недоразумений приходилось в присутствии всего класса.
