Пендервики весной - [34]

– Да, – сказала Бетти. – Я точно этого хочу.

– И представь, Герцогиня, к обеду уже лило вовсю! Нет, я, конечно, не думаю, что миссис Грюнфельд взяла и сотворила дождь, но интересное совпадение, правда? В общем, на большой перемене она научила меня петь песню Стивена Сондхайма «Не проходит дня»[51], а Стивен Сондхайм, говорит миссис Грюнфельд, лучше всех-всех композиторов со времён Верди умеет передать чувство через мелодию. И она говорит, что одно из доказательств его гениальности – это его удивительные, необычные тональные интервалы, – но это я и раньше знала, я же слушала его «Маленькую ночную музыку»[52] восемь миллионов раз. И что если я буду петь его песни, то это поможет мне расширить моё понимание мелодии. Вот послушай, Герцогиня.

Но получилось больше хихиканья, чем пения, потому что Герцогиня опять подпевала.

– Ещё я рассказала миссис Грюнфельд про Джеффри и про мой Большой Концерт. Она говорит, что это отличная идея и что Джеффри – мой mentore, это по-итальянски значит «наставник». По-итальянски гораздо красивее, правда?

Бетти остановилась стряхнуть дождь с волос и убедиться, что Герцогиня ещё не окончательно обессилела. Сама-то Бетти любила гулять под мягким весенним дождём, но понимала, что коротконогой таксе он вряд ли по нраву: что не попало сверху на широкую собачью спину, то забрызгает снизу толстое собачье брюхо.

– Может, тебе лучше будет на тележке? Не хочу, чтобы ты простудилась. Один «гав» – да, два – нет.

– Гав, гав, гав, гав.

– Э, про четыре мы не договаривались. Ладно, тогда я решаю. Едешь дальше на тележке.

Бетти подкатила тележку поближе к Герцогине и сняла пакет, прикрывавший одеяло от дождя.

– Гав, гав, гав, гав, гав.

– Т-ш-ш. – Бетти уже наклонила тележку с одной стороны, чтобы удобнее было забираться, но Герцогиня будто не замечала. – Да что с тобой такое? Почему не идёшь в тележку?

– Гав, гав, гав, гав, гав, гав, гав, ГАВ!

Поразительно, откуда вдруг у Герцогини взялась энергия, чтобы так лаять и так рваться. Но, может, она не от тележки рвётся? Они уже почти добрались до конца улицы, однако нос Герцогини определенно указывал в сторону Квиглина леса – она что, хочет туда? Бетти немного ослабила поводок и прошла несколько метров вслед за упорно тянувшей Герцогиней. Да, такса явно устремлялась в сторону тропинки. И хотя Бетти считала, что сырой и грязный лес – не лучшее место для выгула перекормленных такс, но ей уже и самой стало интересно, с чего это Герцогиня вдруг так оживилась.

– Ладно, но надеюсь, что причина у тебя серьёзная. И надеюсь, что это не кролик, а то я плохо отношусь к облаиванию кроликов. Хоть ты и всё равно его не догонишь.

Они уже углублялись в лес: обтянутая шлейкой Герцогиня упорно тащила Бетти вперёд, не отрывая нос от земли, – видимо, шла по следу. Впрочем, за квиглинских кроликов Бетти уже не волновалась. Со всем этим лаем и дребезжанием пустой тележки всё зверьё на пару километров вокруг уже предупреждено об их приближении.

С тропы скоро пришлось сойти: Герцогиня, лавируя между стволами и забирая куда-то вбок, тащила Бетти за собой, Бетти всеми силами пыталась её удержать – но тут вдруг такса стала как вкопанная. Она тяжко дышала, но была, вне всякого сомнения, очень собой довольна.

– Не кролик, – сказала Бетти.

Так вот куда тащила её Герцогиня! Среди завалов из сухих ветвей, обрушенных какой-то давней-предавней снежной бурей, понуро сидел странно морщинистый, грязный и мокрый пёсик. Он слабо помахивал хвостом и, кажется, испытывал огромное облегчение от того, что его нашли; Герцогиня тихонько поскуливала, выпячивала грудь и чуть не лопалась от гордости – как будто она сама вылепила из грязи лесной это горестное четвероногое создание.

Бетти хорошо знала, что приближаться к незнакомым пёсикам, какими бы ручными они ни выглядели, следует с осторожностью. Поэтому она подбиралась медленно, бочком и избегая глазного контакта. И только убедившись, что он не рычит и не скалит клыки, протянула ему кулак – обнюхать. Он обнюхал, печально сопя носом, потом наклонил голову, позволяя себя погладить. Только теперь Бетти увидела, в чём дело. Его поводок запутался, намотавшись на сухие ветки, и пёсик застрял намертво.

– Бедный. Как же ты так?

На ошейнике болтался собачий жетон с адресом – Болотный переулок, это через две улицы от Гардем, – и кличкой.

– Кориандр? Как растение?

Пёсик поставил уши торчком, будто соглашаясь, что да, он Кориандр, но он не виноват. Зато он, кажется, считал себя виноватым в том, что он тут застрял, – и вот за это просил прощения.

– Не беспокойся, сейчас я тебя распутаю. Герцогиня, только мне нужно, чтобы ты спокойно посидела, а лучше полежала.

После марш-броска через лес Герцогиня и сама была полуживая. Она послушно завалилась на бок и лежала тихо, чуть подёргивая лапами. На всякий случай – если такса вдруг чудесным образом воскреснет и опять ринется в какую-нибудь чащу – Бетти привязала её к тележке.

Распутывать было нелегко, Бетти успела вывозиться в грязи и расцарапать руки, но наконец освобождённый Кориандр смог подбежать к Герцогине – поздороваться и поблагодарить. Теперь его надо было доставить в Болотный переулок, где – Бетти надеялась – кто-то сильно о нём волнуется. Только сначала отвести домой Герцогиню, потому что Айвазяны-то уж точно волнуются. Но такса выглядела уже скорее полумёртвой, чем полуживой, и было ясно, что придётся грузить её на тележку, прежде чем вообще куда-то идти. Стесняясь своего нового друга, Герцогиня сначала упиралась, и только после того, как Кориандр внимательно обнюхал и одобрил тележку, она позволила Бетти себя перекантовать.